Одиночество героя

Уже в виду поселка Марфино на проселке, невесть откуда, будто с неба свалился, возник голубой «Опель-рекорд» и на бешеной скорости промчался мимо, окатив Климова грязью с ног до головы. Но далеко не уехал. Пока Климов отряхивал бушлат и брюки, задом вернулся к нему. Из кабины высунулся мордастый водитель:

— Слышь, мужичок, на шоссе мы так выскочим?

Климов не ответил, зашагал дальше.

— Эй! — завопил водитель. — Ты что, глухой? Тебя спрашивают!

Климов, не обращая внимания, топал себе и топал, свернув ближе к обочине, чтобы еще раз не обрызгали. Машина догнала, водитель отворил дверцу, матерно выругался, покрутил пальцем у виска и умчался. Хорошо, что Линек убежал, а то получилась бы заваруха. Пес не мог спокойно смотреть, когда хозяина обижали.

Климов проанализировал эпизод — и расстроился. Он не смог заставить себя ответить водителю, и это означало, что в нем еще сидела былая заносчивость, за которую он себя презирал и надеялся, что окончательно от нее избавился. Ан нет. То, что окатили грязью, не могло служить оправданием. Напротив. Легко улыбаться, имея дело с добрыми людьми, а ты смирись, когда плюют в глаза, — вот задача благородная.

Вспышка секундного гнева вдобавок привела в действие взрывной механизм, дремавший в подсознании, и на какое-то мгновение он действительно оглох и ослеп. Машина с тремя седоками скрылась из глаз, а он все еще тянулся за ними, Климов уже точно знал, какая судьба ждет всех троих, боялся этого знания, которое было сродни безумию. Мордастого водилу пришибут в пьяной драке, его сосед, похожий на раздобревшего черного угря, как известный младреформатор, окочурится от непоправимой болезни, которую прозвали почему-то СПИДом, зато солидный господин на заднем сиденье, в модных роговых очках, закрывавших половину лица, поднимется высоко в своей карьере — его изберут в городскую Думу по одномандатному округу.

Холодком небытия потянуло на Климова, и он истово перекрестился, попросив защиты у Господа.

В Управление подоспел, как и рассчитывал, около десяти, к приходу Зинаиды Павловны, бухгалтера, которая одновременно исполняла обязанности кассира. Надеялся получить деньги и смыться до появления остального служивого люда, но вышло иначе.

Зинаида Павловна, пожилая женщина приятной деревенской наружности, встретила его, как всегда, радушно, сразу зарядила чайник, приготовила ведомость, но тут же предупредила:

— Борис Захарович просил дождаться.

— Зачем? — удивился Климов. — На участке тихо. Да я же докладываю через день, как положено по инструкции.

Борис Захарович Хомяков, управляющий лесхозом, по здешним меркам большая фигура, и естественно, Климов предпочитал не встречаться с ним без нужды. Когда оформлялся на работу по рекомендации из Москвы, между ними состоялась беседа, и Борис Захарович ему не понравился. Не старый, но сильно побитый молью мужик, тайно пьющий горькую, смышленый, но не умный, из бывших партийных перекати-поле. То есть из тех среднего звена номенклатурщиков, которых вечно перебрасывали с одной руководящей работы на другую, невысоко, но держали на плаву и на виду, не давали утонуть. Как правило, это были люди злопамятные, цепкие, всегда неудовлетворенные своим положением и мечтающие о каком-то невиданном взлете, ожидающемся со дня на день. Они чувствовали себя начальниками как бы по велению свыше, никем иным себя не представляли, чем и объяснялись многие странности их поведения. Явление демократии произвело в их среде большое шевеление, освободилось много руководящих вертикалей, появились сказочные вакансии (приватизированные предприятия, банки и прочее), но пришлось помахать кулаками, хитро изворачиваться, потому что неожиданно обнаружилась мощная конкуренция из представителей натурального уголовного мира. Многие, особенно те, кто помоложе, успели обосноваться в новых структурах, как у себя на полатях, но некоторых в свирепой драчке оттеснили и даже затоптали насмерть. Игра, конечно, стоила свеч: победители получали в качестве приза не казенную дачку и партийную должностишку, как прежде, а круглый капиталец, что было несравнимо надежнее.

Борис Захарович, увы, оказался среди тех, кто остался при бубновом интересе. Он, правда, вовремя проклял с трибуны изуверов-коммунистов, даже откопал где-то документы на какого-то своего якобы репрессированного родича, и благодаря этому уцелел, но больших капиталов не нажил. Возможно, помешали возрастная нерасторопность и роковое пристрастие к зеленому змию, но это слабое утешение. Борис Захарович объяснял свое невезение благородством натуры и несвычкой к воровству: оба качества действительно несовместимы с демократической карьерой.

Зинаида Павловна дала Климову расписаться в ведомости и отсчитала аванс — сорок новеньких десятирублевых ассигнаций.

— Милый мой, — протянула певуче, — откуда же мне знать, зачем ты понадобился Захарычу? Он, может, сам про это не ведает.

— Пьяный, что ли, был?

— К вечеру, как обычно… Но два раза напомнил: придет завтра егерь, задержи его, Зинаида. Мое дело передать… Пей, пей кофе, пока не остыл.