Одиночество и свобода

…Отрывки из дневников Поплавского появились в печати через несколько лет после его смерти… – В 1938 году Н. Д. Татищев опубликовал часть дневниковых записей Поплавского отдельной книгой (Поплавский Б. Из дневников: 1928–1935. Париж: Т-во объединенных издателей, 1938). Адамович опубликовал отрывки из дневника Поплавского в «Последних новостях» и оценил его довольно высоко (Последние новости. 1938. 29 декабря. 6485. С. 3). Впрочем, несколько лет спустя, в «Комментариях», он выразил недоумение по поводу самого жанра: «Как можно такое писать? Если действительно к Богу, зачем бумага, чернила, слова, – будто прошение министру? Если молитва, как не вывалилось перо из рук? Если же для того, чтобы когда-нибудь прочли люди, как хватило литературного бесстыдства? Не осуждаю, а недоумеваю, – потому что у Поплавского бесстыдства не было, да ведь и не он один в таком духе писал. Не понимаю, и только. Не могу себе представить состояния, которое оправдывало бы переписку с Богом» (Новоселье. 1946. 29–30. С. 78). В последние годы появилось еще несколько публикаций неизданных дневниковых записей Поплавского, наиболее значительная в книге: Поплавский Б. Неизданное: Дневники, статьи, стихи, письма ⁄ Сост. и коммент. А. Богословского и Е. Менегальдо. М.: Христианское издательство, 1996. С. 91–238.

…не случайно эти отрывки возбудили больше интереса и внимания у Бердяева… – «Дневникам» Поплавского Н. А. Бердяев посвятил статью, написав, в частности, что «в нем было подлинное религиозное беспокойство и искание, была драма с Богом» (Бердяев Н. По поводу «Дневников» Б. Поплавского // Современные записки. 1939. 68. С. 441–446).

«Странное дело! Целый день спал…» – Адамович неточно приводит запись из дневника Поплавского от 9 августа 1935 года. У Поплавского: «Странный день. Целый день до семи часов спал, то просыпаясь, то опять засыпая, в странном, огненном оцепенении среди духоты и солнечных пятен, не могучи, не могучи проснуться».

Анатолий Штейгер

В творчестве барона Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944) каноны «парижской ноты» воплотились наиболее полно, и Адамович ему особенно покровительствовал. См. рецензии Адамовича на книги Штейгера «Этот день» (Современные записки. 1929. 38. С. 525), «Эта жизнь» (Последние новости. 1932. 18 февраля. 3984. С. 2), «Неблагодарность» (Последние новости. 1936. 30 апреля. 5516. С. 2), статьи «Смерть и время» (Русский сборник. Париж, 1946. 1. С. 171—

182), «О Штейгере, о стихах, о поэзии и о прочем» (Опыты. 1956. 7. С. 26–36).

…поэзия его нашла в последние годы настоящее признание… – В этот период вышло собрание стихотворений Штейгера, составленное им самим во время войны: «Дважды два четыре: Стихи 1926–1939» (Париж: Рифма», 1950), большая подборка стихов в антологии «На Западе» (Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1953. С. 261–266), опубликована переписка Цветаевой и Штейгера (Опыты. 1955. 5. С. 40–45), а также несколько критических и мемуарных статей о нем: Иваск Ю. Новые сборники стихов // Новый журнал. 1951. 25. С. 299–300; Терапиано Ю. Встречи. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1953. С. 118–121.

…в тех редких его письмах, которые доходили до меня из бернской санатории в военные годы… –

В архиве Адамовича писем Штейгера не сохранилось. Его сестра Алла Головина писала Адамовичу 15 ноября 1948 года: «Мне кажется, что Вы с ним переписывались мало, последовательная переписка вещь не для всех годящаяся, увы. А как его радовали Ваши письма. У Анатолия этот дар был и он переписывался много и со многими. Сознание, что всем буквально его друзьям плохо и что им угрожает опасность, его убивало буквально. В санатории в Leysin он пробыл 1¹/₂ года. Умер он 23 октября 1944 года. Он похоронен в Берне. Я перевезла его тело и его отпевали в часовне на здешнем распрекрасно подчищенном и цветущем кладбище <…> “в той книжечке из красного сафьяна”, заполненной аккуратным и опять же педантичным почерком и по старому правописанию, Анатолий говорит о том, как он болен, как он смертельно устал, но эта “нытика” лишь введение (его введение) к юным призывам к Вам для беседы до 3 ч. ночи, в каком угодно городе и кафе, ибо “за озарения <сверху приписано – “прозрения?”> Адамовича и за некоторые строки его стихов, я не задумываясь отдал бы все, что мог и, конечно, забыл бы свое умирание”. <…> Я не знала, да об этом раньше никогда и не думала, Георгий Викторович, что Вы были таким могучим и могущественным духовным стимулом для Анатолия. <…> Это не личные рассуждения в письме, а один из стержней жизни Анатолия, додержавших его до окт. 44 года» (НИОР РГБ. Ф. 754. К. 5. Ед. хр. 9. Копия письма любезно предоставлена А. И. Серковым).