Одиночество – сволочь?

Только что попрощался с соседом – у него недавно была операция на сердце… Не стало в этом мире ещё одного светлого человека. Буквально на днях он подходил ко мне какой-то посвежевший и бодрый. Поговорили, пошутили. А сейчас смотрю на то, что от него осталось и понимаю, что ЕГО здесь нет. И ещё раз убеждаюсь, что я не хочу, чтобы это было со мной: хладный разлагающийся в жару труп, от которого как можно быстрее хотят избавиться, но НАДО соблюсти какие-то обычаи, условности… Останкам это надо? Или ДУХУ, который где-то витает?

Не надо. Рано или поздно все это превратится в прах. Лучше этот процесс ускорить…

Мне близки и понятны обычаи моих далёких предков и индусов. Экологично во всех смыслах.

Личное пространство

То был инвалид, вынужденно ушедший от реальности, которая сама отгородилась от него. У меня есть знакомый молодой парень, крепкий здоровьем, начитанный, общительный, но у него есть свои жёсткие требования к окружающим его людям (даже очень близким!), которые те должны соблюдать неукоснительно. Главное требование – «Не нарушайте моего личного пространства». Нарушил – можешь нарваться на грубость, если даже это родная мать, отец, любимая девушка…

Согласен, у каждого из нас оно есть и должно быть, но мы должны помнить об одной истине: у моих родителей ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО ШИРЕ МОЕГО, хотя бы ещё на одно – МОЁ. Когда я отгораживаюсь от них, я с кровью обрубаю, калечу их личное пространство. Если я этого не понимаю, несчастнее меня нет на этом свете. Кстати, мой знакомый и инвалид из рассказа «Файл по имени Валерка» чем-то похожи – у Валерки в реальном мире осталась любящая мама. Чем она заслужила, чтобы так жестоко обрубили её личное пространство?

Пафнутич

Я всегда иронично-снисходительно относился к тем, кто растворялся в своих домашних животных, холил и лелеял их, беседовал с ними как с человеком. При этом было как-то само собой разумеющимся, что все коты и собаки, которые жили рядом со мной, были частью меня самого. Год назад по случаю вспомнил своего кролика-великана Петра Иваныча («Я – динозавр городской») из моего детства… А сейчас никак не могу принять, что нет со мной Пафнутича, Пафнутьки, которого три недели назад ранним дождливым утром похоронил под горой – рыл могилку в каменистой почве ножом. Как когда-то положил в промозглую землю родного сына, который умер, не успев открыть глазки. Я не знал, что та боль все ещё жива во мне. Что пустота вокруг стала ещё шире. Пафнутич ушел, исчезли вслед за ним его посуда, кроватка, туалет… И стало понятно, сколько пространства он занимал в нашем жилище, в нас. Это всего лишь кот, а если…

Мозг, говоришь, болтает?..

2013–2020 гг., Сочи – Туапсе-Сочи

—–

Я умер от COVID-19

«Фархад!

Как только попалось на мои глаза эссе «Одиночество – сволочь?», я внимательно и с удовольствием читаю ваши дзен-канал и страничку на Проза. ру. То и дело хочется крикнуть на весь мир: «Это же я!» (Вас же и цитирую).

Я почувствовал себя одиноким с первой же минуты, как только пришло осознание себя. И замкнулся в себе.

Да, я тоже, как и вы («Я начинаю и выигрываю») был отличником, активистом-пионером и комсомольцем, но незримая стена, которою я сам себя отгородил от внешнего мира (почему – об этом промолчу), только твердела. Я мог её раздвигать только, когда уходил в книги. Как и вы.

Был одиночкой и в университете, и в армии, и везде, где потом приходилось жить и работать. Хотя внешне все выглядело иначе.

Я очень любил родителей, но рано ушел от них далеко-далеко. Возможно, для самоутверждения, поиска среды, где не будет этой стены. Моей стены. Хотя отец и мать ничем не ограничивали мою свободу, любое моё решение принимали безоговорочно и с уважением.

Были у меня семья, дети, которых безгранично любил. Но стена была всегда. И я ушёл от них тоже. После долгих колебаний женился второй раз и, казалось, стена растаяла, покинула меня навсегда. Но, увы, ненадолго: с пенсионным возрастом стена утвердилась на «второй половине». Совсем как в «Отражении» (Ваше эссе «Одиночество – сволочь?»).

Часто менял рабочие места, хотя почти везде бывал на хорошем счету, работе отдавал всего себя без остатка. Но стена была везде, где я.

В один момент пришло понимание, что это не может продолжаться бесконечно. И я хладнокровно подготовился покинуть этот мир: вкачал в вену внушительный шприц воздуха и лег в постель (вспомнил «Записки следователя» Льва Шейнина). Но она не шла. И я взял в руки книгу Глеба Скороходова о Фаине Раневской и всю ночь хохотал от души.

Почему не вскрыл вену? Я никогда не боялся крови, насмотрелся на трупов, и как-то понял, что могу убивать и сам. Да, приходилось собственноручно резать домашнюю скотину, – не об этом речь. Любой мужик, который живёт своим хозяйством в деревне, должен это уметь. Моя стена не давала слишком близко сходиться с людьми, я всегда спокойно и без усилий находил компромиссные решения. Но в редких случаях, когда мне не удавалось или я не хотел, конфликты эти разрешались на грани – я превращался в зверя.