Одиночество вдвоем

Бехруз понимает — слишком горька участь матери, пытается облегчить ее ношу. А муж… Он почти всю жизнь прожил для себя. Эгоистом был только с ней, только в семье. На людях — порядочный, отзывчивый, душевный. Чувство одиночества не покидало ее все двадцать лет, прожитых с мужем. Вроде бы с мужем, да одна. Одна во всем. По крайней мере до женитьбы Бехруза. Позже, став старше, сын начал всячески поддерживать и опекать ее, заботиться о ней. Он старался жить как бы и за тех — за брата и сестру, преподнося порой матери самые неожиданные и приятные сюрпризы. Пытался быть и дочерью за Нису и сыном за Маила.

Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Мать оторвалась от воспоминаний.

— Это я. Уже дома.

Она облегченно вздохнула и легла спать.

Необъяснимая тревога овладела ею с тех пор, как заболел Маил. Она волновалась теперь за Бехруза. Просила — звони, как вернешься домой, где бы, когда бы, с кем бы ни был. Звони, чтоб я была спокойна.

Бехруз стал для нее спасительным островком в океане страданий.

Лала любила свою семью, дорожила ею. Выйдя замуж в двадцать семь лет, она поняла, что не ошиблась в избраннике. Муж был покладистым, честным, неунывающим. Шли годы, но он не менялся. Так, по крайней мере, казалось ей. Семейные заботы и жизнь в семье вошли в будни супружества, растормошить, приукрасить которые представлялось сверхъестественным. Да и как тут приукрасить. Жизнь текла по проторенному руслу. Зарплата мужа была невелика, сама получала примерно столько же. Денег явно не хватало. Убежденная честность мужа в первое время восхищала ее. Однако с годами восхищение незаметно гасло, как гаснет прихоть удовлетворенной любви.

Взаимоотношения с мужем ей виделись вполне приемлемыми. Собственно, они и были такими с самого начала их супружеской жизни и ничем особенным не выделялись. Он был сдержанным, корректным, чутким, заботился о них.

Замысел мужа с обменом квартир поначалу ей был явно не по душе. Не хотелось нарушать установленный уют семьи, брать на попечение состарившегося свекра и больную свояченицу. Но муж настаивал, горячо и страстно убеждал, что как сын и брат в сложившейся ситуации он не может иначе. Прельщал привилегиями новой квартиры, вторым этажом, просторными комнатами.

Родные и близкие Лалы поддерживали ее. Намучаешься, дескать, с больными, зачем тебе обмен, живи, как жили. Но муж был упрям, и она постепенно сдалась. Кроме того, ей становилось жаль его, ведь ему приходилось в последнее время все чаще пререкаться по этому поводу со своими. Родители мужа поначалу возражали против обмена. Свекор, понимавший необходимость сближения, шел на него неохотно, боясь расстаться с привычной тишиной в его доме, не желая новых дополнительных семейных забот, явно не нужных старому человеку. Камнем преткновения в этом деле была и свекровь, решительно старавшаяся не обременять сына, единственно способного из ее детей. Как мать, Лала понимала свою свекровь, сочувствовала ей, но изменить что-либо была бессильна.

Бехрузу, нередко подвергавшемуся всякого рода нападкам, порой переходящим в скандалы, приходилось стойко выдерживать и переносить эти распри. Иногда он срывался, сильно нервничал, ходил мрачный, осунувшийся. Становился замкнутым, нелюдимым. Такое его состояние не могло не подействовать на родителей, которые в конце концов уступили его доводам. Так, что называется, медленно, но уверенно он шел к заветной цели, напролом, не обходя трясину общепринятого.

Порой Лала задавала себе вопрос — счастлива ли она? Ответ приходил не скоро. И не отчетливо, если под словами «счастье в семье» подразумевать достигнутое взаимопонимание между супругами, то в этом случае он был утвердительным. Да и многое между ними было положительным, по большому счету положительным, если бы не одно незаметное обстоятельство — он был очень сдержанным. Иногда ей казалось, что он искусственно приглушает вспыхнувшую в какой-то миг страсть, наскоро берет себя в руки, стараясь удержаться от нахлынувшей нежности. Так может расплачиваться скупердяй. Или тот, кто открывает бутылку шампанского, силой придерживая пробку, побаиваясь оглушительного выхлопа.

Это обстоятельство время от времени настораживало Лалу. В поисках причины ломала голову и не находила ответа. Любит меня, считала она, но в то же время не щедр на ласки. Отчего? И Свету, родную дочь, ласкает как-то уж очень сдержанно. Словно чужую. А может, это просто мне так кажется?

Лала покончила с уборкой, стала переодеваться. Скоро за Светкой, да и в магазин следовало бы заглянуть — кончились крупы.

Утром Бабирханов встал раньше обычного. Сегодня уже в сто шестнадцатую. Первый день. Он заметно волновался.

Наскоро покончив с туалетом, он сел к столу. Есть особенно не хотелось, но он уже приучил себя завтракать по утрам. Света и Лала только что ушли, предварительно разбудив его. Так было всегда, когда Бабирханов уходил в первую смену.