Одиночество вдвоем

Эсмира заговорила торопливо, бойко, словно боясь упустить главное. Такое возбужденное состояние, как уже прежде отметил для себя Бабирханов, вполне соответствовало истинности сказанного.

— Представь себе, в музее, много залов, много народу. А ты идешь где-то впереди, на небольшом расстоянии, и я за тобой. Куда ты, туда и я. Иду и боюсь, что потеряю. Проснулась около пяти и нервничаю. Так и не смогла уснуть.

— Миленькая моя… Значит, действительно любишь?

— Зачем тебе? Что — если да и что — если нет? Что изменится?

— Не знаю.

Секунду Бабирханов колебался.

— Я решил, — пылко заявил он, — я разведусь, и мы поженимся.

— Смотрите-ка, он решил. Я не хочу разрушать семью. На чужом горе своего счастья не построишь.

Сострадание охватило Бабирханова. Сострадание к этой справедливо рассуждавшей женщине. От волнения он даже привстал.

— Я должен постоянно ощущать твою близость. Должен чувствовать, что ты рядом, в соседней комнате. Стираешь в ванной или возишься на кухне. Все равно. Но ты должна быть всегда рядом со мной.

— Постарайся не показываться братьям на глаза. А я переговорю со старшим. Он утихомирит младшего.

— Кстати. Ты не общаешься с соседками?

— Они всегда были против меня. Сторонятся так, будто я их обокрала.

— Ты присвоила себе недоставшуюся им красоту. Внешнюю и духовную.

— Не идеализируй.

На следующий день, покончив с работой, Бабирханов поехал домой. Надо бы заехать к маме, вспомнил он, но в следующую минуту отказался от этой мысли. Кроме того, стал побаливать зуб, регулярно напоминающий о себе в последние месяцы.

Он неторопливо подошел к своему подъезду. Подниматься домой явно не хотелось и он, постояв немного, опустился на скамейку.

В душный летний вечер во двор высыпали почти все — и пожилые, и дети. Последние с воем и гиганьем мчались по двору. Девочки помладше возились с куклами, постарше — скакали на одной ножке, играя в «классики».

Бабирханов сидел хмурый. Глядя на детвору, он вспомнил о Светочке, которая была вдали от него. Как она там, без меня, подумал он. Лала, конечно, не даст ее в обиду, угодит чем сможет, но все-таки… Папа — другое дело. Но как быть папе, который влюблен в постороннюю женщину? Образ Эсмиры медленно, но уверенно высветился в воображении Бабирханова.

Интересно, дома? Чем она занята теперь? Думает ли обо мне? А нужен ли я вообще ей? Для чего, если да? Нет, давай по порядку. Берем ее характер. Стоп! Нет, сначала среда, в которой она вращалась. Начнем с самого начала. Школа, дом. После школы опять дом. Ни учебы, ни работы. Круг друзей и знакомых максимально сужен. Встреча с будущим мужем опять-таки у себя дома, так как он являлся знакомым или другом одного из ее братьев. Замужество, дети, домашние хлопоты. Стирка, обед, уборка. Изо дня в день. Из месяца в месяц. Идут годы. Контакты с внешним миром очень ограниченны. Дни рождения, свадьбы, поминки. Редко — в кино. И никакого общения с другими людьми. Нет, она говорила, раза три ездили к родителям мужа. Пять часов езды на машине. — Бабирханов, уставившись в одну точку, закурил. — Характер? Очень тяжелый. Гордая, своенравная. Я отвлекаюсь. Стоп! «Два человека, которые хотят жениться на ней хоть сейчас». Жениться на вдове с двумя детьми? На вдове с двумя детьми. И я их обоих знаю. Нет, она не может хвастать. Уверен. Следовательно, она не сможет выйти замуж не по любви. Стоп, стоп! Материальное положение? Не зависит ни от кого. Получает пенсию за погибшего мужа. Здорово помогают братья. Любят ее. Единственная сестра. Значит, я, как материальный источник, отпадаю, тем более, что она знает, какова моя зарплата или догадывается, что она невелика. Идем дальше. Погиб муж. Отчего? Ах, да! Пьяный сел за руль и врезался в «Камаз». Трагедия, горе. Постепенное привыкание к жизни без мужа. Распорядок дня в общем все тот же. Опекают братья, не дают ей унывать, помогают чем могут. Значит, следует выяснить — любит ли она по-настоящему. Хотя, такая, как она, не может и не должна знать другой, ненастоящей любви. Такая может полюбить раз и навсегда.

— Добрый вечер, доктор.

Врач обернулся.

Перед ним стояла соседка Гюля.

— Добрый вечер.

— Можно, я сяду? — И не дождавшись ответа, уселась рядом. — Что-то Лалы вашей не видно. Болеет, что ли?

— У нее мама болеет, а она присматривает за ней.

— А-а-а… А я слышала, что вы разошлись.

— Наверное от женихов, которым морочили голову, — в тон ответил Бабирханов.

Гюля обиженно надула губки.

— Почему вы грубите?

— А чего вы мне в душу лезете?

— А, может, мы хотели вас помирить?

— Мне адвокаты не нужны. Извольте не беспокоиться. Простите, а не ваш ли это муж, вон там, на балконе, машет рукой? Видите?

— Иду, иду. — Гюля встала. — А вы, доктор, старайтесь видеть во мне доброжелателя. Характер-то ой-ой-ой, — многозначительно добавила она и торопливо зашагала к мужу.

Что за проклятый дом, подумал Бабирханов, здесь чихнешь, а там желают здоровья.

Откуда-то сбоку вынырнула, тяжело дыша, тетя Полина, возвращавшаяся, по-видимому, с рынка. Она поставила накупленное на скамейку, после чего уселась сама.

— Вам помочь, тетя Полина?