Одиночество волка

Возвратились обратно к поселку Мамоков с Нургалиевым. Нургалиев отошел в сторонку и что-то прикидывал.

- Теперь самый сезон на зверя, поди, собираться, - сказал, зябко поежившись, санитар после сна непробудного, - а человека от заработка оторвали. - И обратно к Мамокову: - Ну а ты, старшой, нашел что у Родиона?

Мамоков плюнул в темноту.

- Ты давай дуй за лекарством.

18

Похоронили и кузнеца Вакулу - ветерана, которого упомянул в своей статье Квасников. Зарыли в мерзлую землю. Не болея - враз потух. Как в холодильник поставили. Были стихи, были горячие речи. Прошин говорил - все плакали. Маслова ученики пели песни. Выдался день теплый - всего под тридцать. Нормально. Вася-разведчик опять играл беспрестанно похоронный марш.

Директор сообщил на могиле: Вакулу решили забрать какие-то родственники и перезахоронить на родине.

Но пока лежит на этой земле. Пухом ему земля, ветерану. Это не то, что Ерофеич-Сурок. Тут все по правде, все по-настоящему.

И поминки то, что надо. Предусмотрительно оставил кузнец Вакула две тысячи. Кусев начеркал Женьке-продавщице бумаженцию. Напоминались так, что Вася-разведчик потерял баян, а Клавка-кассирша в туфлях и капроновых чулках ушла домой. И - ничего, даже грипп не подхватила. Таисия-повариха, по прозвищу Недотрога, поругалась с Лоховым прямо на поминках, она подала заявление по случаю, что так он ловко говорит, а заботы о ее заработке не проявляет.

- Пойду в совхоз наниматься, - кричала она при всех.

Прошла неделя. Прилетел из района вдруг вертолет. На поселок нахлынула проверка. Сегодня с утра кубанцевская шарага на рабочих местах. Все до единого человека. Приезд прокурора настращал.

Директор приходит с тремя членами комиссии и весело говорит: "Здоров, мужики!"

Наше вам с кисточкой! Ему хорошо - баба молодая и с таким видом! А тут коэффициент до трехсот идет, а дальше хочь кричи! Волов, новый прораб, удружил! Через печать пропесочил! Но ты, директор, не радуйся. Мы свои триста с холодочком восстановим. А для твоей премии тебе, если хочешь знать, покрутиться надо! Как полоумному. Фигаро - туда, Фигаро - сюда! А на нас, чтобы мы тебе план подогнали, шиш станешь рассчитывать, понял?

Только комиссия шуранула далее, сели. Сидят в кружке около костра. Придурок Валеев суетливо поддерживает огонь. Когда Валька-молочница на всех парах:

- Трататушки вашу перетрататушки! - С полуоборота заводится. - Если вы не закончите к сроку вашу эту дриньденьдень, грозит вам, лишиться всем без всякого мужского достоинства! Пусть оне, - кидает в сторону ушедшей комиссии, - вам прошшают. А мы вывесим на нашем женском отделении в бане все ваши "достоинства"! Ты, хапошник Кубанцев, рвач, душу твою!.. А мне фартера нужна. Да и баня бы... не мешает по отдельности уж воздвигнуть.

Кубанцев смеется: ничего, вместе будем скоро мыться. Как стенка рухнет, так и объединимся. Пусть тогда новый прораб голой попкой подопрет ее. Он умный. Вы его все полюбили.

- А ты чево сидишь не работаешь? - набрасывается Валька-молочница на самого безобидного Валеева.

Валеев бледный.

- От баба, от баба! Орет, когда прокурор приехал!

Нервно вскакивает и, бестолково путаясь в длинном полупальто, находит себе работу.

Директор, вернувшись уже один, - он устроил гостей на отдых в конторе, освободив кабинет главбуха, счетовода и главного инженера (туда занесли матрацы, койки, подушки и зачем-то меха - настоящий пыж), довольно похохатывает.

Увидав нового прораба подходит к нему и говорит:

- Баню, Сашок, баню! Действительно, нехорошо. Кровь из носу, а баню давай! Запишут нам за баню! А уж потом в лес. Сколачивай бригаду - и по дрова.

Легко сказать - "сколачивай!" Кого тут сколачивать?

Идут рядом, толкуют. Прораб свои сомнения высказывает.

- У меня прокурор на дому живет, - вдруг говорит директор. - Что прикажешь ему объяснить и насчет бани, и насчет дров? Как объяснять, что и бабы, и мужики почти разом моются? И дров нет.

- А я-то причем? - уже раздражается Волов. - Я командую всего-то месяц.

- Сашок! Горячий ты. Вон погляди на них! - Показывает сразу на весь совхоз. - Они сколько тут живут и то во многом со мной советуются, когда что писать. Зачем же ты так? Пойдем, он хочет тебя лично лицезреть.

Прокурор (собственно, ревизор), как выясняется, одной ногой уже на другой должности - недавно избрали каким-то там секретарем. Волов вначале разговаривал с ним настороженно. Оказалось, зря. Дело завертел тот туго.

Перед ним куча бумажек - все тут о кубанцевской шараге: сколько при отсутствующем в отпуске прорабе Орле получили коэффициенту, сколько неположенных дополнительных выплат.

Позвали Кубанцева. Потеет. Кряхтит. Бурчит что-то себе под нос.

Искоса поглядывает на нового прораба: наделал шороха!

Уже на улице угрожает:

- Ладно, припомним, как тебе больше всех надо!

Дома - накрытый стол. Белоснежная скатерть. Как в хорошем ресторане. Вилки, ножи, салфетки, бокалы. Селедочница с селедкой. Добра всякого!

Как только Волов ступает на порог, Андрюха, Вальки-молочницы супруг, включает радиолу. Николай Сличенко поет о ручеечке-ручейке.