Одиночка

— Это я натворила? — засмеялась она. — Вопрос в том, что ты натворил, Курт? Что вы все натворили? Они же были людьми. Эти твои цифры… У них у всех были матери, мужья. Маленькие дети. Они жили своей жизнью. Мечтали, надеялись. Как мы с тобой когда-то. Они были людьми.

— Я выполнял свой долг, Грета. На моем месте мог оказаться любой, — он шагнул вперед. — Фромм, объявляйте тревогу. Тех троих надо вернуть.

— Слушаюсь, герр лагеркоммандант, — адъютант медленно отступал к двери, не спуская глаз с Греты, которая так и стояла, направив пистолет на мужа. Добравшись до двери, он в одно мгновение выскочил наружу.

— Мы поймаем их, Грета. Все напрасно. Ты же знаешь, что мы с ними сделаем, когда схватим. А теперь положи пистолет.

— Боюсь, не могу, Курт. Слишком поздно. Мы оба это понимаем. Не теперь. И еще одна небольшая деталь, мой дорогой муж. Ты должен знать кое-что.

— Что еще, Грета? — внутри у него вскипала ярость. Она была права: его карьере конец. Их жизни конец. Ну что еще?..

— Ты был прав. Я отдалась своему маленькому еврею.

Челюсти лагеркомманданта буквально свело от ярости.

— Я отдалась ему по своей воле, и ему не пришлось брать меня силой, как тебе.

— Грета, дай мне пистолет, — скрежетнув зубами, сказал он.

Мендль прекратил бормотать. Его голова свесилась набок, рот приоткрылся, но взгляд был ясным. Последний глубокий выдох вырвался из его груди.

Он скончался.

— Мне кажется, я знаю, что он имел в виду, Курт. Ist das wirklich so? Любой, побывавший в этом аду, это знает. Я думаю, он видит свою жену и дочь. И я тоже кое-что сейчас вижу…

— Что же ты видишь, Грета?

— Я вижу, что будет дальше. Все-таки надо во что-то верить. Даже в нашем аду, правда?

— Во что веришь ты, Грета?

— Во что верю я? — она безрадостно улыбнулась ему. — Я верю в небо, Курт. В огромное синее небо над нами.

— Грета!

Она поднесла пистолет к виску и нажала на курок.

После того как ее тело обмякло на полу, она поднялась, больше не ощущая связи с этим местом, где царили тлен и смерть. Миновала Курта, который в ужасе смотрел на ее тело, не в силах поверить в случившееся. Дверь была открыта. Она прошла мимо барака, потом другого, третьего, все они были монотонно одинаковыми, дошла до мрачного красного здания крематория. Вокруг сновали охранники. Тяжелый запах и смрадное облако, которое всегда висело так низко, что заслоняло синеву неба даже в ясные дни, остались позади.

Теперь она видела небо. Бесконечное и прекрасное. Она видела звезды, галактики. И весь путь до далекого-далекого места, о котором она когда-то читала. Там было прекрасно — трава, реки… Все это было совсем рядом, рукой подать. Это всегда было близко.

Надо было только выйти за колючую проволоку.

Глава 70

— Гони в Райско, — велел Блюм шоферу, как только они выехали за ворота лагеря. На дорожном указателе было написано, что это в двенадцати километрах на юго-востоке. — Помни, ты все еще у меня под прицелом.

— Пожалуйста, — взмолился шофер. — Я сделаю все, что вы хотите. Только не убивайте меня. Я женился четыре месяца назад.

— Просто веди машину. И держи обе руки на руле. Чтобы я видел.

Самолет сядет на поле в трех километрах южнее замка Вилковице, «Москито» будет ждать в полусотне метров на север от сельской дороги. Место Блюму показал Юзеф, когда встречал его.

— Сколько времени? — спросил Блюм водителя.

— Ноль часов пятнадцать минут, — ответил тот.

Нападение на железную дорогу должно начаться через четверть часа. Самолет был уже на подлете. Блюм опасался, что «Москито» не приземлится, если они не появятся у реки. Он молился, чтобы кто-нибудь оказался в зоне приземления. Кто-то же должен расчистить поле, зажечь сигнальные огни и быть на радиосвязи с самолетом.

Сейчас он должен определить место приземления.

— Ефрейтор, что показывает одометр? — спросил он у водителя.

— Семьдесят восемь тысяч четыреста двадцать девять километров, — шофер прочитал показания прибора.

— Так, спасибо, — сказал Блюм, откинувшись на спинку сиденья.

Дорога утопала во мгле. После полуночи по ней почти никто не ездил. Он прикинул, сколько у них могло быть времени, пока их не хватятся. Пока не обнаружат Грету Акерманн. Сначала немцы постараются понять, в каком направлении они уехали. Но наверняка в каждом городе были посты, и приметный «Даймлер» вычислят очень быстро.

— Выключи фары, — приказал Блюм шоферу.

— Но на дороге темно. Это опасно.

— Поверь мне, это менее опасно, чем не сделать то, что я говорю, — Блюм ткнул пистолетом в затылок водителю. — Выключай.

Тот погасил фары.

Блюм подумал о Мендле и жене Акерманна. Профессор, должно быть, уже умер, да и она вряд ли жива до сих пор… Блюму оставалось только надеяться, что Мендль сказал правду, и то, что он знал, было теперь надежно заключено в памяти Лео. От этого теперь зависело все.

Райско. Три километра.

— Помедленней. Чуть дальше будет поворот налево.

— Налево? Вы же сказали, что мы едем в Райско.