Одиночка

Он обошел гостиную и познакомился с представителями различных организаций по делам беженцев, прибывших из Берна и Стокгольма. Двух бородатых ортодоксальных раввинов, которые не понимали по-английски, Стросс приветствовал на иврите традиционным «шалом, ребе». Наконец его представили Александру Кацнеру из Всемирного еврейского конгресса, о его усилиях по спасению еврейского населения на оккупированных территориях было хорошо известно в Штатах. Все они встретили Стросса с большим воодушевлением.

— Мы очень рады, что вы приехали, — тепло приветствовал его Кацнер. — Пора открыть всему миру то, что мы наблюдаем уже давно.

— Ваш президент должен узнать, с чем мы столкнулись. И остановить это, — высказался один из представителей комитета по делам беженцев.

— Пожалуйста, господа, позвольте нашему гостю сперва перевести дух и сориентироваться. Не хотите ли чего-нибудь съесть, капитан? — монсиньор Корреа взял Стросса за локоть. — Вы проделали неблизкий путь.

Стросс поблагодарил священнослужителя, но вежливо отказался:

— Я бы приступил к делу незамедлительно, если не возражаете.

— Разумеется. Я вас понимаю. Прошу пройти сюда, — Корреа открыл двойные двери и провел Стросса в прилегающую парадную столовую. — Они ожидают вас здесь.

За деревянным столом, центр которого украшали два огромных золоченых канделябра, сидели Рудольф Врба и Альфред Вецлер.

Оба бывших заключенных выглядели утомленными и исхудавшими, костюмы висели на них мешками. Прошло всего несколько недель с момента их побега, и волосы на бритых головах только-только начали отрастать. Стросс видел их фотографии и узнал Вецлера по усам. Его товарищ, Врба, курил и явно нервничал. Он остался сидеть, когда участники совещания стали заходить в столовую.

В качестве переводчика с чешского выступил представитель Чешского комитета по делам беженцев. Стросс начал с того, что пожал руки и поздравил бывших заключенных, совершивших дерзкий побег.

— Вы продемонстрировали невероятное мужество. Весь мир у вас в большом долгу.

Перед Строссом поставили чашку черного кофе и кусковой сахар.

Выслушав переводчика, беглецы оживились и закивали.

— Это полный отчет, — Кацнер из еврейского агентства пододвинул к Строссу внушительную стопку документов. — Но я полагаю, вам известно основное его содержание. Происходящее уже давно не является тайной. Все присутствующие здесь хотят знать, почему вы до сих пор не отреагировали на все это. Ведь речь идет не о войне, которую нацисты развязали против нас. Это истребление.

— Я военный, а не дипломат, — начал Стросс. — Но хочу заверить вас, что президент осведомлен о сложившейся ситуации.

— Вы ведь тоже еврей? — поинтересовался представитель шведского комитета беженцев.

— Да, — подтвердил Стросс.

— Тогда вы понимаете это лучше, чем кто бы то ни было. Тысячи людей погибают ежедневно. Так почему же ваше правительство ничего не предпринимает?

— Правительство США волнует судьба всех, кому угрожает нацистский режим, — произнес Стросс, хотя каждое слово комом застревало у него в горле и звучало неубедительно. Было ясно, что собравшиеся воспринимают визит Стросса как знак того, что скоро будут предприняты военные действия. В Соединенных Штатах проживала самая большая еврейская диаспора за пределами Европы, и именно США должны нанести ракетные или бомбовые удары по железнодорожным коммуникациям. С этим визитом ожила надежда на долгожданную помощь союзников.

Но Стросс прибыл в Европу по другой причине.

Кивнув с почти очевидным сожалением, он повернулся к двум бывшим заключенным.

— Я хотел бы показать вам одну фотографию, — обратился он к ним через переводчика. Стросс достал из портфеля папку, извлек оттуда снимок восемь на десять и пододвинул его к Рудольфу Врбе. Тот лишь покосился на карточку. — Вы узнаете этого человека?

Пока говорил переводчик, лицо Рудольфа оставалось непроницаемым.

— Он вам знаком? Вы могли встретить его в лагере, — продолжал Стросс.

Бывший заключенный медленно взял со стола снимок профессора Мендля.

У Врбы были темные волосы, приплюснутый нос и резко очерченные низкие брови. Приподнятый уголок рта придавал его лицу выражение почти ехидное. Он внимательно вглядывался в снимок. В конце концов Рудольф поднял взгляд на Стросса.

— Извините, — произнес он по-английски и отрицательно покачал головой.

Стросс испытал горечь разочарования. Это была его последняя надежда. И не только его. На кону был целый год работы. Он передал снимок Вецлеру. У того были кустистые брови и высокий лоб, что придавало его лицу более интеллигентное выражение. Вецлер долго изучал фотографию, но затем отложил ее, неопределенно пожав плечами.

— Прошу вас, — убеждал его Стросс. — Посмотрите еще раз. Это важно.

Вецлер едва взглянул на снимок и потянулся за сигаретами, лежавшими на столе. Стросс не мог не заметить синеватые цифры у него на предплечье. Вецлер закурил и, не отрывая взгляда от капитана, произнес довольно длинную фразу по-чешски.