Одиночка

— М-да, не похоже это на бред. Совсем. Слишком уж все реально. Даже одеяло это лоскутное. Такие если где еще и остались, так только в деревнях глухих. А бабка сказала, что мы в станице. Интересно, это глухая деревня или уже нет? Блин, что-то меня не туда понесло. Да мать твою, соберись, тряпка! — отвесил он себе мысленного пинка. — Что еще заметил? Говорит бабка странно. Так даже в деревнях уже не разговаривают. Да еще и набожная она. Может, скит какой староверский? Так они вроде посторонних особо не жалуют. В доме уж точно не положат. Если только в сарае или в бане. Да и ту потом отмывать да отмаливать будут месяц. Итак. Что мы имеем с гуся? — задал он себе вопрос, возвращаясь ко всему увиденному и услышанному.

«Хватит паниковать. Теперь только то, что реально. У бабки вся одежда из естественных тканей. Никакой синтетики. Поила она меня из глиняной кружки. Вокруг тоже все естественное. Даже стены известью побелены. Называет чужим именем, но твердит, что я ее внук, который собирался помирать от тифа. Да и, похоже, я теперь сирота. Бабка сказала, что у меня вся семья погибла. Точнее, у этого тела. Или это теперь мое тело? Блин, опять не туда. Что еще? Меня уже отпеть успели, но я выжил. Как? А хрен его маму знает. Нет, ну не верю я, что оказался в чужом теле, — снова завелся Матвей. — Поверю, когда своими глазами увижу», — успел подумать он, неожиданно для себя действительно засыпая.

* * *

Следующие трое суток Матвей только и делал, что спал и ел. Точнее, пил. Бабка Степанида сварила роскошный куриный бульон, которым его и потчевала каждый раз, стоило только ему открыть глаза. На четвертые сутки, после очередной чашки бульона, Матвей вдруг понял, что не хочет спать. Дождавшись, когда бабка выйдет, он осторожно потянулся и ощутил, что состояние организма значительно улучшилось.

Удивленно хмыкнув, Матвей сделал несколько глубоких вдохов и, собравшись с духом, попытался сесть. От напряжения тут же закружилась голова, и потемнело в глазах. Отдышавшись, он мрачно усмехнулся и, нащупав рукой край своей лежанки, сделал еще одну попытку. В итоге, переждав следующий приступ головокружения, Матвей, оказался в сидячем положении. Чувствуя, что вот-вот свалится с лежанки, он поспешил прислониться плечом к стене.

— Так, главное теперь никуда не свалиться, — проворчал Матвей про себя, прикрывая глаза, чтобы унять пляску обстановки перед глазами. — Так. И что мы имеем с гуся? — добавил он, стаскивая с себя одеяло. — А имеем мы тело. С ногами. Только оно какое-то… Твою мать!!! Это ж подросток! — хрипло выдохнул Матвей, рассмотрев теперь уже собственные конечности и то, что располагалось выше.

Очевидно, напряжение от физических усилий и навалившийся стресс оказались для него слишком сильными. В итоге очнулся он спустя какое-то время все на той же лежанке, едва прикрытый одеялом, и снова в положении лежа на спине. Открыв глаза, Матвей несколько минут бездумно пялился в потолок. Потом, очнувшись и вздохнув, он поднес ладони к лицу и принялся рассматривать их.

С виду обычные кисти подростка лет тринадцати-четырнадцати. Цыпки, царапины, уже зажившие. Несколько старых шрамов. Криво обрезанные ногти. В общем, ничего особенного. Из задумчивости его вывели шаркающие шаги бабки.

— Не спишь, внучок? — устало присаживаясь на край лежанки, спросила она.

— Не хочется пока, бабушка, — осторожно признался Матвей.

— Может, принести чего? — подобралась женщина.

— Благодарствую, не надо ничего, — качнул Матвей головой. — Бабушка, а сколько мне лет? — подумав, осторожно поинтересовался он.

— Так четырнадцать в августе стукнет. Да ты никак забыл всё? — всполошилась бабка.

— Сам не пойму, — медленно, словно нехотя признался Матвей. — Вроде мелькает в голове всякое, а что, к чему, не соображу никак.

— Ох ты ж господи, царица небесная! — негромко запричитала старушка. — Только одно горюшко пережили, так другое навалилось. Да как же так-то, Елисеюшка?!

— Сама говорила, что уж хоронить меня собралась. Вот, видать, от болезни в голове все и стерлось, — нашелся Матвей, про себя лихорадочно ища хоть какой-то способ успокоить ее.

— Тоже верно. Ить и вправду думала, сама весь род схороню, — кивнула старушка, разом прекратив причитать. — Вон оно как вышло-то. Одни мы с тобой остались, Елисей. Одни. Ну да ничего. Даст бог, выживем. И похуже бывало. А ты отдыхай, внучок. Отдыхай. Поправляйся, — добавила она, погладив его мозолистой ладонью по плечу. — Пойду я. Нужно курей покормить да во дворе прибрать.

— Бабушка. А какой теперь год на дворе? — решившись, уточнил Матвей.

— Так тыща восемьсот семьдесят шестой от Рождества Христова. А шо?

— Да так. Все вспомнить пытаюсь, как долго болею, — выкрутился Матвей.

— Так пятый месяц пошел, как мор начался. Станицу разом всю почитай скосило. Хорошо казаки успели скотину всю за околицу выгнать. А не то так просто бы не обошлось.

— А зачем выгнали? — не понял Матвей.