Одиночное плавание

Она вдруг загрустила, задумалась, а потом тихо, медленно, из глубины своей печали запела песню про лучину, про кручину - подколодную змею… Пела она удивительно чисто, пела для себя, сквозь умный спор про надоевшие ей лодки. Перепалка громких голосов стала стихать. Я подобрал валявшуюся на тахте гитару, взял несколько аккордов. К песне подстроились соседки, и сложилось трио, в котором голос Людмилы вел высоко, уверенно и чуточку зло. За знакомыми словами чудилось иное, затаенное… И обе соседки, невзрачные, без меры накрашенные, игриво взбалмошные от избытка мужского внимания, вдруг похорошели, посерьезнели, ушли в себя и в песню.

Ах, как славно они пели! В окна льдисто царапалась пурга, будто кот, которого забыли впустить. Ветер подвывал вдруг шумно и яро, срываясь на свист и в свисте же умолкая. Наверное, все эти циклопы и антициклоны, с которыми она имела дело на вершине горы Вестник, слетались под окна своей хозяйки по первому же её вздоху…

Людмила передернула плечами, и Медведев, не прерывая спора о том, что эффективнее при аварийном всплытии- воздух высокого давления или подъёмная сила рулей, - расстегнул китель, снял и накрыл им плечи Королевы.

Терпеть не могу, когда женщины напяливают па себя фуражки мужей или набрасывают их тужурки - в этом много жеманства, и жеманства пошловатого. Но медведевский китель обнимал Людмилины плечи мужественно и романтично. Из нагрудного кармана торчал уголок расписки за полученные торпеды, подворотничок сиял белизной, и я со стыдом подумал, что не смог бы поручиться за подобную свежесть своего ворота. Там, в моей комнате, плавали в цинковом тазу неотстиранные рубахи, кашне и с полдюжины белых тряпиц, отрезанных от старой простыни. Щегольской китель Медведева сшит на заказ, над клапаном верхнего кармана блестят командирская «лодочка», сделанная ювелиром из настоящего серебра, и бронзовый знак нахимовского училища. Людмилины волосы - светлые, неуемные - ниспадали на кавторанговские погоны, закрывая звёзды. Она не сняла его китель, она приняла его. Королева сделала свой выбор. Увы, это так.

Я выбрался в прихожую, отыскал в копне чёрных шинелей свою. Я стал себе чужим и противным, я смотрел со стороны на невзрачного каплея с мелким крошевом звёзд на погонах, в замызганной лодочной ушанке, с пятнами сурика на обшлаге, с пуговицей на левом борту, закрепленной на спичке… Шалел его и ненавидел за то, что не он накрыл её плечи своим кителем, что не он познакомился с ней первым. И гнал его из дома прочь, вниз, в гавань, на подводную галеру…

3.

В Баренцевом море «Марианна» закружила на одном месте, будто решая, двинуться ли ей на восток, в сторону Диксона, или ринуться на юг - на Кольские сопки… В Северодаре не стали ждать её выбора, и на сигнальной мачте рейдового поста появились два чёрных конуса-«ветер-два».

В «ветер-два» фуражки, не закрепленные ремешками, обнаруживают отличные летные качества. Зато чайки прячутся в скалах. Но и эта непогода слишком обыденна для Северодара. В «ветер-два» поскучнели разве что командиры да лодочные механики, в чьи двери постучались матросы-оповестители: кому охота покидать воскресное застолье, чтобы сбегать в гавань, посидеть в прочном корпусе час-другой, а потом вернуться к остывшим бифштексам? Зимой эти «ветры-два» объявляют и отменяют по нескольку раз на дню… Но не успели командиры и механики добраться до пирса, как в штабах захрипели, зарычали, загудели динамики: «Внимание! Ветер-раз! Ветер-раз!» И по этажам всех казарм понеслось разноголосое: «Команде строиться для перехода на лодку!»

Таков закон: при угрозе сильного ветра на подводные лодки, стоящие у причалов, прибывают экипажи в полном составе во главе с командирами, машины готовятся к немедленной даче хода, к мгновенному маневру - мало ли куда шквал рванет лодку. А парусность у рубки большая…

Но что это? На реях сигнальной мачты - чёрный крест. И, точно не доверяя скупым полуденным сумеркам, вспыхнул на рейдовом посту ромб из четырех красных огней: «Ожидается ураган». И командиры всех лодок отдали одно и то же распоряжение: «Вооруженным вахтенным перейти с корпуса в ограждение рубки! Боевая тревога! По местам стоять!»

…Пурга ворвалась в город привычным путем - из гранитной трубы ущелья Хоррвумчорр. Белый вихрь с разлета ударился о гранитное основание Северодара - Комендантскую сопку. Взметнувшись снежной коброй, клубясь и завиваясь, буран разбился на два метельных крыла. Как всегда, правое крыло, расструившись на семь вьюг, ринулось в облет Комендантской сопки.

Вьюга первая, распустив веер поземок, понеслась над дорогой, полуподковой огибающей город. Белые плети её прошлись по чёрным зевам туннелей заброшенного торпедохранилища. Ходили слухи, что туннели, пробитые в скалах под городом, ведут прямо к причалам, но план подземного лабиринта был утерян вскоре после войны.