Одиночный выстрел

Ведь разрушенный гитлеровцами почти до основания, горящий Севастополь вел боевые действия против оккупантов. Оттуда в Новороссийск доставляли сотни раненых. Рейсы совершали лидер эсминцев «Ташкент», эсминцы «Безупречный» и «Бдительный», сторожевой корабль «Шквал», базовые тральщики «Взрыв» и «Защитник», двадцать четыре подводные лодки. Но рассказы вывезенных на Кавказ не оставляли сомнений: Севастопольский оборонительный район может быть захвачен. Людмила спрашивала у всех, кто попадал в ее походно-полевой госпиталь, про 25-ю дивизию, про 54-й полк, про медсанбат № 47.Однажды какой-то лейтенант с перевязанной головой и правой рукой, замотанной бинтами до плеча, сказал ей, что замечал командира дивизии генерал-майора Коломийца с солдатами в Инкермане, у левого берега реки Черной, где они готовились отбивать вражескую атаку. Павличенко поверила в это с трудом. При ней устье реки Черной, впадающей в залив, находилась далеко от их боевых позиций, можно сказать, в тылу оборонительного района.

В субботу в палаты, как всегда, принесли свежие центральные газеты, и старший сержант на первой полосе в «Правде» прочитала сообщение Совинформбюро: «По приказу Верховного командования Красной Армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь. В течение 250 дней героический советский народ с беспримерным мужеством и стойкостью отбивал бесчисленные атаки немецких войск. Последние 25 дней противник ожесточенно и беспрерывно штурмовал город с суши и с воздуха…»

Для тех, кто получил ранения в ходе третьего штурма и сейчас долечивался в Новороссийске, слова «войска оставили» звучали загадочно. Кроме трех бригад и двух полков морской пехоты, в обороне участвовали семь стрелковых дивизий. Если тысячи и тысячи бойцов, а также их командиры ушли из Севастополя, то куда они делись? Где штабы дивизий, тыловые части, медсанбаты, автотранспорт, артиллерия? Где строевые полки и батальоны? Северное Причерноморье, полуостров Крым — все захвачено немцами. Значит, они должны быть только здесь, в Новороссийске, Туапсе, Поти. Но их пока никто не видел…

Новая встреча с командующим ныне не существующей Приморской армии генерал-майором Петровым у Людмилы произошла случайно. В комендатуре собирали всех излечившихся от ран младших командиров для того, чтобы откомандировать их в разные действующие воинские части. Иван Ефимович зашел туда вместе с военным комендантом Новороссийска ранним утром всего на несколько минут. У дверей в кабинет первой стояла снайпер Люда, и генерал обрадовался, увидев ее. Обрадовался потому, что не так уж и много бывших его сослуживцев: солдат, сержантов и офицеров — смогли перебраться на Кавказ. Сотни и сотни из них нашли успокоение в севастопольской земле. Другие, оставшиеся в живых, теперь понуро шагали в семидесятитысячной колонне пленных, которых фашисты гнали по пыльной дороге от Херсонесского маяка в Бахчисарай и дальше — в Симферополь для отправки в концлагеря.

— Товарищ генерал-майор, разрешите доложить… — она, вытянувшись по стойке «смирно», вскинула правую руку к пилотке.

— Следуйте за мной, товарищ старший сержант! — приказал ей Петров, улыбнувшись.

Они очутились в одной из комнат комендатуры. Комендант был так любезен, что предложил им чаю и оставил разговаривать с глазу на глаз. Разговор вышел печальным. Генерал-майор коротко рассказал Павличенко о том, каким образом советские войска «оставляли» Севастополь. В сущности, эвакуацию подготовили из рук вон плохо, вернее, в дни третьего штурма не готовили совсем, и люди поплатились за чужое головотяпство жизнью и свободой. Кто виноват больше: командование Приморской армии или командование Черноморского флота — решать высшему начальству.

— Где моя двадцать пятая дивизия, мой полк? — спросила она.

— Людмила, их больше не существует. Дивизия погибла под Севастополем. Все штабные бумаги уничтожены, знамена утоплены в море, печати закопаны где-то на берегу Камышовой бухты.

— А медсанбат номер сорок семь?

— Вероятно, остался там же, на поле у Херсонесского маяка.

— Значит, он — в руках у немцев?

— Выходит так, — Иван Ефимович вздохнул.

— Конечно, они его расстреляли! — в отчаянии воскликнула Люда, и слезы показались у нее на глазах.

— Кого?

— Капитана медицинской службы Бориса Чопака.

— Твой знакомый? — Петров внимательно посмотрел на нее.

— Да. Еще с Одессы. В научной библиотеке я работала вместе с его сестрой Софьей, бывала в их семье. Прекрасные, гостеприимные, добрые люди. Отец его — профессор медицинского института Яков Савельевич… — она достала платок из нагрудного кармана гимнастерки и вытерла слезы на щеках. — Как сообщить им о таком несчастье?

— Но вдруг Борис Чопак жив и попал в плен?

— Еще неизвестно, что хуже, Иван Ефимович, — грустно произнесла Людмила. — Фрицы отвратительно обращаются с пленными…