Одинокие

– Да, согласен, разумная максима, – кивнул Кромвель. – А как дальше действовать собираетесь? – перешел он к важному. – Я имею в виду не наш будущий совместный бизнес – о нем все-таки позже, я говорю о том, что происходит сейчас, сию секунду: труп, оружие, свидетели. Вы же человек государственный. Наверняка, кто-то видел, как вы сюда входили. Как вы предполагаете уладить конфуз? Вы и ваш мертвый руководитель, застреленный в упор!

– Как? – переспросил Федор и не улыбнулся. – Bот как! Мы с вами незаметно уйдем.

– Просто уйдем?

– Да! – подтвердил Федор уверенно. – Исчезнем! А что будет дальше – мне не интересно. Вам – тем более.

Кромвель хмыкнул:

– Самоуверенны.

Федор слегка улыбнулся:

– Право, положено ли оплачивать счет в подобной ситуации? Спрошу-ка.

Он дотянулся до колокольчика, что стоял на столе рядом с солонкой, осторожно, словно тот был из хрупкого фарфора, взял его…

Колокольчик звонил не звучно, определенно, не громче, чем они произносили слова, но, вот удивительно, этот немелодичный звук был тут же расслышан по ту сторону занавеса-портьеры. (По ту сторону сцены и разыгрываемой на ней в эти минуты драмы – вот во что произошедшее превратило скучный деловой ланч, немного приправив пищу и трагедией, и фарсом, и страстью, наконец).

Через пару секунд складки багровой материи раздвинулись, и в образовавшуюся щель протиснулась услужливо склоненная голова, а за ней – вся фигура. Явился все тот же белорубашечный Сережа. В следующую секунду цвет лица официанта стал светлее его рубашки. Он задрожал, будто в комнате неожиданно заморозило, кожа его покрылась мурашками, глазные яблоки полезли из глазниц, а пульс, словно спринтер, сорвался со старта… Но пистолет, который Федор незадолго до его появления снова взял в руку, и сейчас – направил в его сторону, сумел удержать Сергея от опрометчивого крика, переведя его в сдавленное:

– Ох.

– Успокоился? – дружелюбно спросил Федор. – Ничего страшного не произошло. Все мы смертны. Вот человек – он перешел в мир иной. А ты? Ты ничего и никого не видел – кто входил, кто уходил. Не видел! Правда?

– Нет, не видел, – промямлил официант, постепенно приходя в себя, возобновляя свою способность мыслить, начиная догадываться о том, что от него потребуют.

– Так вот, – начал объяснять Федор, – твоя задача…

Он говорил все тем же доброжелательным тоном, по-отечески увещевая и успокаивая, и тон его не вязался с той незначительной разницей в возрасте, что была между ними – шесть, семь лет от силы.

– Твоя задача – прибраться. Это не значит, что надо стирать скатерти, сжигать труп. Ты ведь про это хотел спросить? Убери второй прибор. Помой хорошенько! Со стиральным порошочком! Подотри пол. Но только с нашей стороны, мы тут наследили. И, пожалуйста, не переусердствуй – не вылизывай все тут до блеска, до стерильности. Чтобы не бросалось в глаза. А вон ту бутылочку, – Федор взглядом показал на пластиковую бутылку, разорванную в клочья взрывной волной, поглощенной ею же, и теперь валявшуюся на полу прямо у них под ногами, – уничтожь! Раскромсай её ножичком, как колбаску. Расплавь, наконец! И чтобы никто кроме нас троих никогда больше её не увидел! Понятно? – Последний вопрос прозвучал жестко, и Сергей снова вздрогнул. – А потом звони в милицию, вызывай скорую, прессу! На здоровье! Как положено! Ясно?

Вопрос был, скорее, риторическим. Федор не сомневался, что напуганный официант его понимает и беспрекословно соглашается.

Сережа механически кивнул. В его облике по-прежнему чувствовались растерянность и страх. Он давно понял, что поступит именно так, как ему советует этот молодой парень, говоривший одновременно и вежливо, и так, что он, Сергей Прототипов, сам – из неробкого десятка и не дурак, покрывается холодным потом. Да, он поступит так, как ему приказали!

Перед тем, как Федор и его новый партнер покинули место преступления, Федор посмотрел в глаза убитого им человека.

«В остекленевших глазах застыл отчаянный крик»3, – вспомнил он литературный штамп, принадлежащий не одному, а сотням авторов детективов и триллеров, и усмехнулся. Он первый раз смотрел в глаза того, кто только что расстался со своею земною жизнью и, несмотря на отсутствие предшествовавшего опыта, сразу же догадался о лжи.

«Нет, – подумал он, – глаза у мертвых не такие. Они – грязные. В них нет выражения. Оно – исчезло. В них не таятся ни страх, ни боль, ни радость, ни любовь. Все эти чувства – бессомненный, неотъемлемый атрибут жизни, иногда угасающей, но жизни, и остаются живыми. А у мертвых другие глаза: мутные, шершавые, наполненные илом».

И они ушли.

* * *

Прошлое: 1994 – 1999.