Одинокий дракон

Изучил в файлах медицинского компьютера все, что относится к размножению драконов. Так и не понял, в чем разница между обычным внутриутробным развитием плода и двуполым внутриутробным почкованием. Но Анна разницу видит, и компьютер тоже. Оказывается, главный компьютер больше трехсот часов занимался генным проектированием драконочки на основе моей генной матрицы. Триста часов умножить на шестнадцать тысяч процессоров, это не шутки! Потом аппаратура генной лаборатории собирала хромосомный набор по проекту и выращивала культуру ткани. Вот она, эта ткань драконочки, в холодильнике. Больше двух граммов. Аккуратно закрываю крышку холодильника и совсем забываю, что нужно контролировать эмоции. Прибегает Лира. В мокром переднике, с закатанными по локоть рукавами – из яслей, купала малышей. Учится быть мамой. Это у нее называется «Лабораторная работа по основам продолжения рода». Несколько двусмысленно утверждает, что учиться нужно на чужих ошибках. Тащит меня к вертолету, летим к морю. Оказывается, от моих переживаний все девчонки в Замке плачут, особенно грудные. Погода под стать настроению. Свинцовые валы неторопливо обрушиваются на берег. Серое небо, серое море, пожухлая трава. Лира требует, чтоб я объяснил, что со мной происходит. Расправляю правое крыло с бахромой сорванной перепонки. Потом рассказываю об открытии Анны и опасности войны людей с драконами. О всех прелестях односторонней эмпатии, когда все чувствуют твои эмоции, а ты – нет.

– Коша, нужно держаться, – заявляет Лира.

– А я что делаю?

– А ты страдаешь, – шмыгает носом. – И от этого все страдают.

– Хорошо. Выстрою себе берлогу у Волчьих гор, перееду туда. Будешь навещать меня по выходным.

– Коша, тебе сейчас никак нельзя уезжать. Без тебя все развалится.

– Почему? Все налажено, все работает. Никто на нас не охотится, церкачи не докучают.

– А взгляд дракона?

– Что взгляд дракона?

– Ты серьезно не знаешь?

– Я же тебе говорил, мыслей читать не умею.

– Мы с Анной думали, ты знаешь. Когда ты рядом, никто врать не может. Ну не то, чтобы совсем не может, просто очень стыдно. Анна говорит, такое впечатление, будто все знают, что ты врешь, только в глаза плюнуть стесняются. Мы решили, что это и есть то, что в легендах называют «взгляд дракона». Коша, а ты не можешь передавать свои чувства послабее, как раньше?

Опять все вокруг знают про меня больше, чем я сам. Почему так?

– Расскажи об этом поподробнее.

– Ну, раньше, до того, как меня Деттервиль похитил, я тебя еле чувствовала. Только когда ты рядом был. Сэм тебя и рядом не чувствовал. А теперь я тебя за километр чую. А Сэм, Тит и другие мужчины – если вы в одной комнате.

Что произошло за это время? Во-первых, с кем произошло? Сэм не менялся, а я опять головкой стукнулся. Значит, со мной. Теперь – что произошло. Я поломал все косточки, которые смог, и начал регенерировать. В крови появились какие-то гормоны, управляющие регенерацией. Нейроны, видимо, решили, что их это тоже касается и наладили дополнительные связи. Нет, чтобы умнее стать, так я начал, как хорошая радиостанция, транслировать в эфир свои эмоции. Если еще раз стукнусь, меня, наверно, и в Литмунде услышат. Или все смогут читать мои мысли. Буратино, ты сам себе враг. Анна говорит, у меня девять жизней. Тогда эта – третья? Господи, каким монстром я в девятой жизни буду…

Лира просит перевести то, что я машинально нацарапал на песке. LIVE – EVIL. Жить – зло. Англичане – мудрые люди. Как в детской загадке – ответ тут же, написан задом наперед. Перевожу.

– Но почему, Коша? Ведь все идет, как ты задумал. Мы строим новые базы, учим людей. С церкачами поладили. А крыло у тебя новое вырастет.

– Наверно, потому, что мечта драконов заключается вовсе не в строительстве новых баз. Я сейчас даже не помню, о чем мечтал до того, как Тита на болоте встретил. О чем думал, помню, а о чем мечтал – нет. У тебя есть мечта?

– Конечно, есть. Раньше я мечтала стать леди. Потом – отомстить магистру. А теперь мне надо продолжить род Тэриблов. Чтоб совсем не угас. Я ведь последняя осталась.

– Вот-вот.

– Ой, Коша, прости! Ты ведь тоже последний… А ты точно уверен, что драконов не было в двадцать первом веке?

– Точно.

– А в двадцать втором?

– На девяносто процентов.

– А в двадцать третьем?

– Не помню.

– Значит, в двадцать третьем веке драконы могут быть. А десяток драконов в двадцать первом веке погоды не испортят! Ты сам говорил, людей – миллиарды, а драконов будет совсем немного. С исторической точки зрения никто и не заметит.

– Ничего это не значит. Это значит только то, что я не знаю. Повелители уже пытались обмануть время. Сама видишь, чем кончилось.

– По-моему, ты просто трусишь.

– Правильно. Трушу. Мне нельзя рисковать. Если б дело меня одного касалось…

– Ага, Блудвил то же самое говорил: «Я не за себя боюсь, а за сына». А кто трусит, тот никогда не побеждает.