Одинокий путник

Когда послушники потянулись в спальню после обеда, Лешек успел промыть раны настойками, принесенными Лыткой – пора было собираться к вечерне, зимой ее служили рано. Мальчик немного успокоился, только всхлипывал время от времени и все еще дрожал. Одним из последних в спальню вошел Илларион, и тут же пальцем показал на Ярыша.

– Видали, как его вздули сегодня? – он глупо захихикал, – эт я его сдал! Вот потеха-то была! Если кто не видел, могу рассказать!

Потеха? Лешек задохнулся от злости, кровь ударила ему в голову, он забыл и про осторожность, и про свои страхи, и, шагнув в сторону Иллариона, сгреб левой рукой узкий ворот его подрясника.

– Потеха? – прошипел он в прыщавое, дурно пахнущее лицо, в бегающие, юркие глазки, не удержался и, широко размахнувшись, ударил Иллариона кулаком в нос, выпуская из рук его воротник. Илларион навзничь повалился на ближайшую кровать, схватившись за лицо, из глаз его брызнули слезы, и почти сразу из-под ладоней закапала кровь.

– Ты! Ты! – завыл он, – и тебя сдам, понял? Расскажу, что ты в миру баб жарил, а каяться не хочешь! Понял?

Лешек отступил на шаг и закусил губу, испугавшись того, что сделал. Ведь и вправду донесет, что ему стоит? Но неожиданно рядом с ним встал Лытка и стиснул его руку в своей.

– Только попробуй, – с усмешкой сказал он Иллариону, – ты даже не представляешь, что с тобой будет, если ты это сделаешь. Всю жизнь выгребные ямы будешь чистить.

У Иллариона от удивления высохли слезы на глазах, и дрожащий подбородок замер. Лешек посмотрел на Лытку: он был совсем таким, как двенадцать лет назад – сильным и честным, восстанавливающим справедливость крепкими кулаками.

Лешек проснулся среди ночи, как всегда, от холода, и не увидел Лытки ни перед распятием, ни в постели. Он сначала удивился, а потом услышал в углу тихий разговор: Лытка сидел на кровати Ярыша и рассказывал ему об Иисусе. Лешек не хотел прислушиваться, но голос Лытки заворожил и его. Он рассказывал о том, как Иисус ходил по земле и являл людям чудеса, и как одним прикосновением излечивал страждущих. Лешек начал потихоньку дремать под его спокойный рассказ, как вдруг насторожился.

– А откуда ты знаешь, какой он был? – недоверчиво спросил Ярыш.

– Я видел Иисуса, – сказал Лытка и вздохнул.

– Правда? Где? Неужели, он и сейчас спускается на землю?

– Нет. Это было во время мора. Я умирал, у меня не хватило сил даже выйти из церкви, и тогда я решил, что умру в объятиях Христа. Я добрался до распятия и потерял сознания у его подножья. Я не знаю, сколько прошло времени, но я пришел в себя оттого, что кто-то гладит меня по щеке. Ты не думай, это произошло на самом деле, оно мне не привиделось. Я открыл глаза и увидел Иисуса. Я приветствовал его, и думал, что уже умер, но он назвал меня по имени и сказал, что я буду жить.

Лешек чуть не вскочил с постели и хотел крикнуть: «Лытка, так это же я! Я, а не Иисус!». Но, секунду подумав, решил не разочаровывать друга – в его голосе было столько восторга, и радости, и благоговения. Пусть верит в эту красивую сказку, пусть думает, что на самом деле видел Христа, что же в этом плохого? Он усмехнулся про себя и покачал головой.

– А какой он был? – спросил Ярыш, и в его голосе Лешек тоже услышал благоговение.

– Знаешь, сегодня, когда Лешек подошел к тебе и провел рукой по твоей голове, он был похож на него. Я знал, что это Лешек, но на секунду мне показалось, будто сам Иисус спустился к тебе, чтобы сказать, что прощает тебя и принимает твои страдание во искупление греха.

Лешек хотел сказать, что Иисусу наплевать на юного Ярыша, и он бы ни за что не стал к нему спускаться, но снова промолчал – пусть думают, как хотят.

– А Лешек будет гореть в аду, потому что он язычник? – голос Ярыша был испуганным.

– Нет, Лешек же крещен, значит, уже принадлежит Господу, он просто заблуждается немного, но это пройдет. И сегодня... он ведь поступил так, как поступал Иисус, недаром мне показалось, что я вижу Иисуса... И я думаю, Господь простит его. За его любовь к падшим, за его милосердие – Господь простит его. Знаешь, я ведь не сумел пожалеть тебя, пока он не вразумил меня своим поступком. Видишь, как трудно распознать грех в самом себе – моя гордыня, как бы ни боролся я с ней, все равно владеет мной, а я и не подозревал об этом.

* * *

Рассвет был мутным, пасмурным, черный лес сбросил с себя снежные одежды – ветер обнажил гибкие ветви берез и темную хвою тонких елей, похожих на направленные в небо копья. И чернота на фоне белого снега походила на пятна сажи на беленой печи – неопрятная, неуютная, броская.

Пять лет назад они с колдуном ехали этой дорогой ночью, и говорили, и колдун смеялся, а Лешек даже не представлял себе, какое это было счастье. Верней, не так: он знал, что счастлив, но не думал об этом – счастье к тому времени стало воздухом, которым он дышал, счастье стало естественным, как солнечный свет, как чистая вода. И Лешек не замечал его. Если бы это время можно было вернуть! Он бы пил это счастье мелкими глотками, он бы дорожил каждой минутой, он бы не позволил ему так просто утекать сквозь пальцы!