Одинокий странник. Тристесса. Сатори в Париже

Я просто лежал на горном лугосклоне в лунном свете, головой в траве, и слышал безмолвное признание моих преходящих горестей. Да, так возьми и достигни нирваны, когда ты уже в ней, попробуй достигнуть вершины горы, когда ты уже там и надо только остаться — тем самым, остаться

в нирванном блаженстве, и вся недолга и мне, и тебе, без усилий, вообще-то и без пути, без дисциплины, но лишь знать, что все пусто и пробуждено, видение и кино во Вселенском Разуме Бога (Алайа-Виджняна) и оставаться в этом более-менее мудро. Ибо само безмолвие есть звук алмазов, что могут прорезать собой все, звук Святой Пустоты, звук угасания и блаженства, то кладбищенское безмолвие, что как молчание улыбки младенца, звук вечности, благословенности, в которую точно стоит верить, звук ничего-никогда-не-случалось-кроме-Бога (что я вскоре услышу в шумной Атлантической буре). Существует лишь Бог в Его Излучении, не существует Бог в Его мирной нейтральности, не существует и не не существует Божья бессмертная первозданная заря Отца-Неба (сей мир сию самую минуту). И я сказал: «Останься в этом, никаких тут измерений ни у каких гор или комаров и целых Млечных Путей миров». Потому что ощущение есть пустота, старость есть пустота. Тут только золотая вечность Божьего разума, так практикуй доброту и сочувствие, помни, что люди не отвечают в себе как люди

за свое невежество и недоброту, их следует жалеть; Бог это и жалеет, потому что кому о чем есть что сказать-то, коли все есть лишь то, что оно есть, свободное от интерпретаций. Бог не «достигатель», он «пребыватель» в том, что есть всё, «выжидатель» — одна гусеница, тысяча волосков Бога. Так знай постоянно, что есть лишь ты, Бог, пустой и пробужденный и вечно свободный, как нечетные атомы пустоты повсюду.

Я решил, что, когда вернусь к миру там внизу, постараюсь держать ум свой чистым средь мутных человеческих идей, курящихся фабриками на горизонте, сквозь которые я пойду вперед…

Когда я спустился в сентябре, в лес явилась прохладная старая золотистость, предвещая холодные рывки и мороз, и возможную воющую пургу, что покроет мою хижину полностью, если только те ветра на вершине мира вдруг не оставят ее лысой. Достигнув изгиба тропы, за которым хижина исчезнет, а я нырну к озеру, встретить катер, который меня вывезет отсюда домой; я повернулся и благословил пик Опустошения и маленькую пагоду на вершине, и поблагодарил их за убежище и урок, что мне преподали.

Большая поездка в Европу

Я сберег все до цента, а потом вдруг спустил все на большую достославную поездку в Европу или еще куда, и мне при этом, к тому ж, было легко и весело.

Заняло несколько месяцев, но я наконец купил билет на югославский сухогруз курсом от терминала Буш в Бруклине на Танжер, Марокко.

Отплыли мы февральским утром 1957 г. Мне одному досталась целая двухместная каюта, все мои книги, мир, покой и прилежание. В кои-то веки я собирался быть писателем, которому не приходится выполнять чужую работу.