— Моя жизнь совсем не так хороша, как кажется тебе, а довольно часто она просто ужасна. Я ни в одном мире не задерживаюсь надолго, и мой дом — это то место, где я сейчас нахожусь. Я не имею права ни к кому привязываться, потому что эти люди впоследствии становятся мишенью для моих врагов. Это, я надеюсь, ты уже заметила.
Дила кивнула:
— Да, это я заметила, но у тебя есть сила и есть способности, которых нет у других.
— Тут ты права, у многих людей их нет, но у тебя они есть и даже больше, чем у меня.
Дила изумленно распахнула глаза:
— С чего ты взял?
— Я чувствую. В разных мирах, откуда пришли твои предки, для выживания развивались свои способности, и они есть в тебе. Некоторые пока дремлют, потому что до поры не нужны, некоторые уже развиваются незаметно для тебя. А многие проявятся в минуту смертельной опасности, и тогда я тебе не завидую.
— Почему? — Дила от любопытства даже привстала.
— Потому что с этого момента изменится вся твоя жизнь. Тот мир, который ты видишь перед собой, станет другим. Ты начнешь видеть и ощущать то, что не видела и не ощущала раньше. И ты станешь такой же одинокой, как зрячий в стране слепых.
— Я могу это скрывать, — пожала плечами Дила. — Я привыкла в стае не показывать то, что уже умею.
— Это возможно, — согласился Кир. — Но только до тех пор, пока близкий тебе слепой человек не дойдет до края пропасти. Он не будет видеть, не будет знать и не будет понимать, что находится всего в шаге от смерти. Что ты сделаешь?
— Конечно, я предупрежу его и остановлю.
— И с этого момента начнется твое одиночество, потому что эту пропасть видишь только ты. Никто не поверит тебе, близкие люди будут думать, что ты сошла с ума или хочешь использовать их в каких-то своих корыстных интересах.
Дила помрачнела.
— Меня и так сторонятся многие мои сверстники. А если еще и это, то тогда мне останется только одно — жить отшельницей где-нибудь в лесу.
Кир горько рассмеялся:
— А пропасть, перед которой стоят близкие тебе люди? Она же реальна и так же остается перед ними; стоит только им сделать последний шаг, и их не станет, и только от тебя зависит, будут они жить или нет.
В глазах Дилы мелькнуло понимание, она подошла к Киру и тихо сказала:
— Я только сейчас начала понимать, как тебе невероятно трудно жить. Все видеть, все понимать, все знать…
— Пока я еще не все знаю и понимаю, может быть, только это и дает мне силу. Но, к сожалению, с каждым годом я вижу и понимаю все больше и больше, и это меня пугает. Я начинаю понимать, что те законы, по которым развиваются миры, а они немного отличаются друг от друга, всего лишь следствие других законов, гораздо более жестоких и более великих.
— Теперь я знаю, почему ты разговариваешь с нами, словно с маленькими детьми, терпеливо и снисходительно, — засмеялась Дила. — Меня это разозлило с самого первого момента, как я тебя увидела, это одна из причин, почему я хотела тебя убить. Я считала, что ты не имеешь права так разговаривать с нами, с волками, такими сильными и умными. Но теперь я увидела этот мир и поняла, что все мои знания здесь почти ничего не стоят, и сейчас я уже считаю, что ты имеешь право так разговаривать с нами. А теперь, дед, когда ты мне так много рассказал или так мало, научи меня драться так, как умеешь ты. Если все, что ты сказал, правда, то в жизни мне понадобится умение, которое я смогу у тебя получить. Хочешь ты этого или не хочешь, но я уже знаю, что мой путь будет похож на твой путь, как у моей мамы и как у Крисы.
Теперь целыми днями они оба прыгали и скакали по трюму, совершенствуя свое умение сражаться, пока однажды не стих гул моторов и не наступила непривычная тишина.
Корабль встал под разгрузку в порту, а их отвезли поздней ночью в шлюпке на берег.
Дила, настороженно оглядев пустынный галечный пляж, сбросила походную одежду, оставшись в одной набедренной повязке.
— Не знаю, как ты, дед, но мне нужно искупаться. Мне кажется, что я насквозь пропиталась запахами этого железного корабля, пота и наших нечистот.
Над морем висела огромная луна, рисуя своим серебристым цветом колеблющуюся мелкой рябью дорожку.
Кир посмотрел, как девушка заходит в море, и тоже разделся. Вода была холодной, в этих широтах солнце не бывает слишком жарким, и море плохо прогревается.
Дила после купания переоделась в запасную одежду и подошла к одинокому волку. Без какого-либо стеснения она наклонилась и провела рукой по его обнаженному телу.
— А ты много повоевал, дед. Я вижу шрамы. Вот этот от меча, этот от кинжала, а этот, похоже, от стрелы. А эти странные круглые шрамы?
— Это от пуль, внучка. Если ты не будешь меня слушать, то и твое тело украсят такие же шрамы, и никто из волков не возьмет тебя в свой дом.
Дила рассмеялась:
— Волчицу шрамы только красят. А вот этот какой-то непонятный, как будто ожог, но очень ровный и прямой.
Кир вздохнул:
— Это от легкого лазера сарматской пехоты, он стреляет огненным лучом, который способен разрезать любую самую крепкую сталь.
Кир грустно усмехнулся и начал одеваться, повернувшись к девушке спиной.
— Постой, дед.