Одинокий. Злой. Мой (СИ)

И тут, как назло, один из гостей свистнул в сторону Киры. Она помнила его ещё по столичному клубу, завсегдатай, оставлял неплохие чаевые, да и на комплименты никогда не скупался. Видимо, приехал вслед за Виктором на открытие этого.

Он подошел к Кире, нетрезво глянул на чертовку глазами, полными обожания.

— Эй! Кирюш! — поманил её пальцем. — Смотри-ка, шест свободен. Покажи этим бабенкам, кто тут настоящий профессионал. А? Зажги, как ты умеешь.

— Заткнись, идиот, — шикнул на него Виктор, но было поздно, гость уже услышал.

— Кажется, у нас появился первый смертник… желающий, — он сделал вид, что оговорился.

— Она никуда не пойдет. — Он повернулся к завсегдатаю, сделав движение глазами, и процедил: — Свали.

Виктор вдруг поправил костюм и сам поднялся на сцену. Подошел к микрофону. Громкая музыка вдруг стихла. Он нелепо смотрелся рядом с микрофоном из-за своего горба, тот перетягивал на себя все внимание.

— Всех рад видеть на нашем открытии. Небольшая композиция в честь сегодняшнего праздника.

Прожектор с потолка заскользил по черному костюму, беря беса в ореол света. Он вздохнул глубоко и вдруг спустился со сцены к темному пианино, стоящему внизу.

Открыл со стуком крышку.

Музыка рождалась прямо под его пальцами. Нота за нотой мелодия разрасталась, разносилась по залу, наполняя его. Перебор клавиш заканчивался высокой нотой. Снова перебор, и снова высокий, пробирающий до самого нутра звук. Словно капли крови, падающие в бокал. Словно последние удары сердца перед смертью.

А затем Виктор запел. Высокий мелодичный голос. Тонкий, словно женский. Но чувственные переливы были неожиданно прекрасными.... Он пел о том, что невозможно угодить судьбе. О том, что та все равно обманет, лишь посмеется над планами.

Текст был отдаленно знаком. Кажется, какой-то отрывок из мюзикла.

Затем припев — мелодия стала жестче, резче. Голос стал громче и еще выше. Напряженное лицо отражало суть слов припева, переделанного из известной крылатой фразы: «Делай что должен, и будь что будет!».

Да, пожалуй, эти слова действительно могли бы стать девизом беса.

Кира заметила, как обнимающиеся парочки начали медленный танец, даже не поняв, что что-то не так. Голос звучал эффектно и пронзительно искренне, он проникал в самую душу.

Последние ноты песни затихли, погрузив зал в глубокую тишину.

Кира сглотнула, пребывая в полнейшем шоке. Раздались медленные хлопки — это хлопал странный подросток.

А затем начали хлопать и остальные.

— Чего хлопаете? Как певичка из кабаре. Паук бы до такого никогда не опустился. Смотреть тошно! — громко возмутился кто-то. Кажется, один из охранников.

Виктор словно не слышал, встал из-за пианино, подошел к охране, вытащил у Макса из-за пояса пистолет и выстрелил недовольному два раза в середину лба.

Тот опрокинулся на спину, начался шум, визг.

Только один человек продолжал хлопать — странный гость с нарисованными красными слезами на лице.

— Вот это перфоманс! — восхитился он, подошел к трупу и одним движением оторвал ему голову, подставив под нее стакан, вновь наполняя до краев. — Идеально. Мне все понравилось. Хочу узнать, как тебя зовут.

— Виктор. Виктор Ковтун, — произнес Виктор, слизав попавшие на его лицо капли крови.

— Виктор Ковтун, — повторил парень певучим звонким голосом. — Я запомнил. А я Нику Альбеску.

И Нику протянул бесу ладонь для рукопожатия.

***

Полдня я бесцельно шлялась по городу (точнее — сначала добралась до него и прыгнула в первый попавшийся автобус, который вез в центр). Первое зелье действовало, поэтому я не боялась быть замеченной — но чувствовала, что скоро его придется обновлять. А трезвых идей, куда податься, так и не было.

Порывалась сначала наведаться к отцу (заодно и на жену бы его посмотрела), но быстро одернула себя. Я не хочу, чтобы они пострадали из-за меня. Там младенец, он не заслуживает смерти, и отец не заслуживает, и его супруга, так удивительно похожая на мою мать.

Я ходила по узеньким улочкам старой части города, мимо всех этих старых пекарен, из которых несло запахами корицы и ванили. Мимо дворов-колодцев, внешне красивых, а внутри — испорченных вандалами, загаженных хулиганами. Мимо лепнины на стенах зданий, мимо классических статуй со строгими взглядами, которые удивительным образом соседствовали с исписанными граффити домами. В этом году всё специфическое, как будто чинная старина пытается соседствовать с новизной, а та оттесняет её, гудит автомобилями, зазывает рекламными вывесками.

Я шла по большому центральному проспекту и пыталась впитать в себя этот город. Я не видела его никогда раньше, не гуляла по нему. И хоть даже сейчас мне постоянно казалось, что вот-вот меня поймают, углядят под маской истинное лицо — но я напоминала себе, что зелье действует безукоризненно. Я могу просто погулять и подумать. Найти способ выжить.

Почему-то именно во время ходьбы думалось легче. Я могла бы сесть, спрятаться в любом из этих неприметных однотипных дворов, но мне требовалось куда-то бездумно идти.

Хоть ненадолго ощутить себя свободной.

Так сказать, надышаться перед смертью.