Одинокое счастье

В комнатном пространстве появилось голографическое изображение деда Семёна. Некогда её дед вызывал трепетное восхищение своим независимым видом, ироничным взглядом серо-зелёных глаз, острым умом, но со временем былой блеск померк, уступив место лысеющей голове, прищуренному старческому взору и сутулой спине.

– Привет, внучка! Ещё не спишь? Что делаешь?

– Привет, дедуля! У меня столько событий произошло, что я не могу не поделится информацией с тобой. У меня три больших тайны…

– Делись, внучка, не стесняйся. Я умею хранить девичьи тайны, по той причине, что мне их рассказать некому…

Елена глубоко вздохнула.

– Во-первых, я сменила свою фамилию. Я взяла фамилию мамы – теперь я Елена Трацевская.

– Ого! – вытаращил глаза дед. – Я уже боюсь услышать, что у тебя во-вторых…

– Не бойся. Во-вторых, я записалась в отряд космонавтов для полёта на Луну, и меня туда точно возьмут.

– И откуда взялась такая уверенность?

– У меня есть покровитель – известный космонавт Мухина

Татьяна Петровна… Удручает только, что я толком о Луне ничего не знаю, но, думаю, что это дело поправимое…

Дед присвистнул.

– Ого! О твоём протеже мне многое известно. Татьяна Петровна Мухина – достойная женщина, а что у тебя в-третьих?

– А в-третьих, я рассталась с Игорем… Я его застукала с какой-то девкой в нашей спальне. Буянить не стала, хотя хотелось этого… Ушла тихо, по-английски…

– По-английски – это правильно! Девушки, не умеющие совладать с собой, рано или поздно превращаются в неврастеничек. Нечего зазря себя рвать. Люди разные бывают: кому-то поп хорош, кому-то попадья в самый раз, а кому-то поповская дочка только-только… – сыронизировал дед.

– Наверное, я для него была как поповская дочка, поэтому он мной и не дорожил – с горечью в голосе сказала Елена. – Что касается того, что я буянить не стала. Я ведь родилась в год кролика, а родившиеся в этот год менее болезненно реагируют на проявление несправедливости и предпочитают в случае чего ретироваться. Вот так я и поступила…

– Не расстраивайся, внучка, это хорошо, что так случилось…

– Дед, ты сейчас серьёзно говоришь? Мне что, не стоит обращать внимания на то, что Игорь оказался «гулякой», и продолжать его любить? Меня повсюду преследует ненавистный запах её духов «L'amour», я их узнаю за сотню метров. Теперь я знаю, какие ощущения испытывает абсолютно раздавленный человек. Игорь меня унизил…

Изображение деда Семена осуждающе качнуло головой.

– Унижая других, выше не станешь. Об этом твой бывший избранник, видимо, забыл, а скорее всего, не знал. А что касается его измены, то скажу тебе, внучка, если ты его душой не зацепила, то телом не удержишь. Правильно сделала, что ушла от него. Я вот что тебе, внучка, скажу насчёт любви. Полюбить можно и ночной горшок.

Елена рассмеялась.

– Какая-то странная у тебя аналогия, дед…

– Может, она и странная, но верная. В случае, если ты полюбила этот предмет, то ты для себя должна будешь признаться, что любишь его и ничего не ждёшь примечательного от него, просто используешь его с удовольствием по прямому назначению – справляешь нужду. Твой Игорь оказался ночным горшком, если тебе не нравиться это слово, то можешь заменить его ночной вазой или урильником – это сейчас не имеет никакого значения. Важно то, что твоя странная связь с этой ночной посудой разорвалась.

– А можно полюбить «яйца Фаберже», – продолжил дед, – и наслаждаться этим чувством всю свою жизнь, вызывая откровенную зависть у тех, кто влюблены в свои ночные горшки. – Тем ведь в жизни нелегко, они суют каждый день голову в ночной горшок и с пристрастием допрашивают его, когда он станет таким же ценным, как «яйца Фаберже», и засверкает всеми цветами радуги…

Елена улыбнулась.

– «Яйца Фаберже», несомненно, лучше…

Дед глубоко вздохнул.

– Так что, внучка, это хорошо, что тебе стало известно, что твой Игорь ходок. Если это случилось бы в замужестве, то погоревать тебе, внучка, пришлось бы гораздо больше. А так судьба благоволила к тебе и показала, что ставка на него – это ставка на ночной горшок, и он никогда не засверкает для тебя всеми цветами радуги.

Елена вымученно улыбнулась.

– И вообще, внучка, люди во все века живут от одной любви до другой… Помню с малых времён слова песни, которую напевала моя прабабушка:

Речка катится, струится —

Те же песни, тех же струй.

Никогда не повторится.

Самый первый поцелуй…

Слушая деда, Елена лишь улыбалась. Она верила ему, ибо он всегда говорил о том, что хорошо знал.

– Жаль только, что ты фамилию сменила, – продолжил дед, – мне старая была больше по душе, а эта иностранщиной отдаёт, но ничего привыкну и к ней…

Я тебе, внучка, вот что скажу. В любви каждый обижается по-своему, так как нет двух одинаковых людей – кто-то расстаётся с некогда близким ему человеком, презрительно скривив губы, кто-то разражается площадной бранью и кидается с кулаками, а кто-то уходит молча…