Одиссея капитана Блада

"Do you laugh, sirrah, with the rope about your neck, upon the very threshold of that eternity you are so suddenly to enter into?"	- Вы смеетесь на пороге вечности, стоя с веревкой на шее? - удивленно спросил верховный судья.
And then Blood took his revenge.	И здесь Блад использовал представившуюся ему возможность мести:
"Faith, it's in better case I am for mirth than your lordship.	- Честное слово, у меня больше оснований для радости, нежели у вас.
For I have this to say before you deliver judgment. Your lordship sees me - an innocent man whose only offence is that I practised charity - with a halter round my neck.	Прежде чем будет утвержден мой приговор, я должен сказать следующее: вы видите меня, невинного человека, с веревкой на шее, хотя единственная моя вина в том, что я выполнил свой долг, долг врача.
Your lordship, being the justiciar, speaks with knowledge of what is to come to me.	Вы выступали здесь, заранее зная, что меня ожидает.
I, being a physician, may speak with knowledge of what is to come to your lordship.	А я как врач могу заранее сказать, что ожидает вас, ваша честь.
And I tell you that I would not now change places with you - that I would not exchange this halter that you fling about my neck for the stone that you carry in your body.	И, зная это, заявляю вам, что даже сейчас я не поменялся бы с вами местами, не сменял бы той веревки, которой вы хотите меня удавить, на тот камень, который вы в себе носите.
The death to which you may doom me is a light pleasantry by contrast with the death to which your lordship has been doomed by that Great Judge with whose name your lordship makes so free."	Смерть, к которой вы приговорите меня, будет истинным удовольствием по сравнению с той смертью, к которой вас приговорил тот господь бог, чье имя вы здесь так часто употребляете.
The Lord Chief Justice sat stiffly upright, his face ashen, his lips twitching, and whilst you might have counted ten there was no sound in that paralyzed court after Peter Blood had finished speaking.	Бледный, с судорожно дергающимися губами, верховный судья неподвижно застыл в своем кресле. В зале стояла полнейшая тишина.
All those who knew Lord Jeffreys regarded this as the lull before the storm, and braced themselves for the explosion.	Все, кто знал Джефрейса, решили, что это затишье перед бурей, и уже готовились к взрыву.
But none came.	Но никакого взрыва не последовало.
Slowly, faintly, the colour crept back into that ashen face.	На лице одетого в пурпур судьи медленно проступил слабый румянец.
The scarlet figure lost its rigidity, and bent forward.	Джефрейс как бы выходил из состояния оцепенения.
His lordship began to speak. In a muted voice and briefly - much more briefly than his wont on such occasions and in a manner entirely mechanical, the manner of a man whose thoughts are elsewhere while his lips are speaking - he delivered sentence of death in the prescribed form, and without the least allusion to what Peter Blood had said.	Он с трудом поднялся и приглушенным голосом, совершенно механически, как человек, мысли которого заняты совсем другим, вынес смертный приговор, не ответив ни слова на то, о чем говорил Питер Блад.
Having delivered it, he sank back exhausted, his eyes half-closed, his brow agleam with sweat.	Произнеся приговор, судья снова опустился в кресло. Глаза его были полузакрыты, а на лбу блестели капли пота.
The prisoners filed out.	Стража увела заключенных.