Одиссея варяжской Руси

Как видим, остров русов был хорошо известен не только соседним с ним немцам, но даже и на далеком мусульманском Востоке. Тем поразительнее практически полное отсутствие известий о нем в древнерусской письменности. Н.С. Трухачев смог привести лишь один пример, да и то достаточно поздний. В переводе XVII в. на русский язык космографии Меркатора (1512–1594) Рюген в ней был назван «остров Русiя», а в пояснении добавлено: «Въ древнiе лета той остров Русия вельми был многолюден и славенъ»^{370}

. Со времени опубликования его исследования стал известен еще один отечественный источник, упоминающий остров русов. В «Житие Евфросина Псковского», написанном в начале XVI в., о происхождении святого сказано следующее: «Сей убо преподобный отец наш Ефросин родом от великого острова Русии, между севера и запада, в части Афетова, от богохранимого града Пскова»^{371}

. Сам будущий святой родился около 1386 г. под Псковом, и именно в этом же регионе родилась княгиня Ольга, о которой «Книга степенная царского родословия», составленная в том же XVI в., говорит, что она была «от рода Варяжского». Вместе с тем полное отсутствие упоминания об острове русов в древнейших русских летописях красноречиво показывает, что отечественные монахи-летописцы стремились предать полному забвению память об этом оплоте исконной религии своих предков на Варяжском поморье. Однако народная память была в гораздо меньшей степени подвластна христианской цензуре по сравнению с летописными сводами, и там память о священном острове Буяне бережно хранилась на протяжении почти целого тысячелетия.

Весьма важен для нашего исследования и характер власти в варяжской Руси. Описывая современное ему положение дел, Гельмольд отмечал, что из всех полабских племен только живущие на Рюгене раны имеют «короля и знаменитейший храм». Из этого следует не только более низкий, по сравнению со светским правителем ранов, статус всех остальных славянских племенных князей во всем регионе, но и взаимосвязь этих исключительных для священного острова явлений. Рассказывая далее о принципе построения иерархии многочисленных западнославянских божеств, этот же писатель замечает, «что они от крови его (Святовита. — М.С.)

происходят и каждый из них тем важнее, чем ближе он стоит к этому богу богов»^{372}

. Вряд ли мы совершим большую ошибку, если спроецируем это и на соотношение западнославянских княжеских родов — каждый из них должен был быть тем знатнее, чем больше божественной крови текло в его жилах. Первый случай констатации неравенства этих родов между собой по данному признаку фиксируется весьма рано. Рассказывая о походе Карла Великого на велетов-волотов в 789 г., западные анналы выделяют среди предводителей этого союза племен Драговита, который «далеко превосходил всех царьков вильцев и знатностью рода, и авторитетом старости»^{373}. Правитель Руси в саге о Тидреке Бернском Озантрикс, отказывая Аттиле в руке своей дочери, объясняет свой отказ тем, что «род его не так знатен, как были русские люди, наши родичи»^{374}.