Одна любовь. Двойная месть

— Кто это? — низкий голос и взгляд прямо в глаза.

— Их женщина, а это сын.

— Кого, их? Я не понимаю, о чем вы.

— Покажи.

— Что?

— Покажи, или я посмотрю сам.

Он цепляет край детского одеяла ножом, у Полины обрывается сердце, она делает шаг назад, но упираясь спиной в стену. Она убирает край ткани, потому что лучше показать сына самой, чем ждать, когда его отберут и могут причинить боль.

Она сама смотрит на него, тут же следит за мужчиной, которой не поверил ни единому ее слову лжи. Он чуть склонил голову, на лице ни одной эмоции, только желваки играют на скулах.

— Как интересно. Как думаешь, что сделают они ради этого маленького человечка?

— Кто? — шепотом, еле слышно.

— Те, кого ты так усердно прикрываешь.

— Я никого не прикрываю. Я не знаю, о ком вы говорите.

— Если ты еще раз мне солжешь, я отрежу его маленький пальчик.

Мужчина сказал это так тихо, а у Полины в голове словно раздался его крик, словно колокола, набатом разрывая барабанные перепонки.

ЧАСТЬ 27

— Немец, мы ничего не могли понять, произошел взрыв, за клиникой, старый «Опель» взлетел на воздух, мы выясним, чья тачка. Но здесь скоро будет куча народу, менты, спецслужбы.

— Где Полина?

— Ее нет внутри.

— Что значит, нет?

— Наши ребята, что там, сказали, ее нигде нет, искали, она словно пропала.

— А ребенок?

— Это выясняется.

Герман грубо выматерился, бросил под ноги недокуренную сигарету и уверенно направился к входу. Ему было все равно, но его никто не может остановить, ему надо знать, где его женщина и сын. Он словно знал, что надо торопиться, и это предчувствие было отнюдь не желанием быстрое увидеть, конечно, и оно было тоже, но больше всего, именно в тот момент, по трассе его гнало поганое предчувствие надвигающейся беды.

Он так резко и отчетливо это понял после того, как пришло несколько фото от Полины, на которых Саша спал. Пролистав их, начал набирать ее снова, но девушка уже не брала трубку.

— Куда вы? Вам туда нельзя.

Какой-то молоденький охранник его остановил на крыльце, но Герман лишь отодвинул его руку в сторону и пошел дальше.

— Мне надо внутрь, там моя жена и сын.

— Но, постойте, мне сказали не пускать посторонних.

— Мне можно.

Он даже не посмотрел на парня, который растерянно начал оглядываться по сторонам в поисках поддержки, но вблизи никого не было. Герман уверенно зашел внутрь, стараясь не бежать, быстрым шагом пересек холл с испуганным персоналом, поднялся на второй этаж. Там было безлюдно, словно на самом деле в клинике никого не осталось.

Палата Полины открыта, зашел, оглядываясь по сторонам. Кровать не заправлена, на ней ее телефон, взял в руки, несколько десятков пропущенных от него вызовов, сжал в руке, потом спрятал в карман пальто. Заглянул в ванную комнату, снова обошел палату, немного постоял, осматривая помещение, тусклый свет ночника, пустая пластмассовая детская люлька на колесиках, в которой только пестрое одеяло.

Подошел, не отрывая взгляда от пестрого узора, провел по одеялу рукой, на душе было до того мерзко, что хотелось выть и убивать. Сжал кулаки, быстро выходя из палаты. Четкий шаг, он шел просто искать свою женщину и своего сына, несколько дверей, перепуганные медсестры.

— Где все?

Спросил у попавшегося навстречу парня, судя по костюму, это как раз охрана Полины. Не дожидаясь ответа, нанес удар ему в лицо, парень не ожидал, не успел прикрыться, кровь брызнула из носа.

— Я спрашиваю, где вы, суки, все были? Что произошло?

Несколько четких ударов, хруст костей, но от этого никак не становится лучше или легче.

— Шеф, я не знаю, все было тихо, потом тот взрыв, на стоянке. Мы кинулись, а Полины Викторовны уже нигде нет.

— Где ребенок?

— Его тоже нет, дежурный врач сказал, что его забрала девушка, понесла в палату на кормление.

— Камеры? Вы смотрели камеры?

— Еще нет.

— Черти, сука, вас самих убить мало. Куда вы смотрели?

Герман сжимает кулак, внутри все кипит, разрывая изнутри от гнева и скопившихся эмоций. Отшвырнул охранника, поспешил на улицу, столкнувшись на выходе с Владом. Тот пытался пройти внутрь, но уже не один, а несколько бойцов в камуфляже перекрывали вход, вокруг царила суета, люди в форме делали свою работу.

— Соболь! Я снова тебя просил лишь быть рядом и никуда не отходить. Почему тебе ничего нельзя поручить?

Широкий уверенный шаг, пальто нараспашку, от мужчины веет гневом и необузданной силой. Глаза горят, челюсть плотно сжата, рука с татуировкой черного ворона сжимается в кулак.

Сильный удар в челюсть, Влад только дергает головой, но стоит на месте, пересчитывая языком свои зубы.

— Я, сука, тебя просил быть рядом с ней? Я просил! Ты помнишь, о чем я тебя просил?

Герман напирал на Влада, охрана, стоявшая рядом, сделала несколько шагов назад. Им еще не приходилось видеть такого Германа Брауна. Влад повел головой, но снова посмотрел на Немца, сплевывая кровь на асфальт.

— Тебя нельзя оставить ни на день одного, чтоб, блядь, ты не накосячил!