Одна ночь

Сережа. Поехали мы окопы рыть. Хорошо. Роем. И вот вечером видим: выходит из лесу старик с маленькой девочкой на руках. Он через фронт бежал с внучкой от фашистов. Он говорит, а девочка молчит, смотрит на нас, не понимает, за что это её вдруг стали так терзать. Жила, жила – и вот ни отца у нее, ни матери, никого… Ну, словом, чего уж тут говорить! Ночью взял я документы у Бориса Ефимыча и ушел. Я знал, мама, что на серьезное дело решился. Но не могу я иначе поступить. Если не разбить фашистов, то это будет не жизнь, а скотство… Ты будь спокойна, я не пропаду. Я парень здоровый. И подраться я не дурак. Ты потерпи, я должен идти.

Даша. Вот видишь, мама? Разве я с ним не говорила? Ничего тут не поделаешь. Как видно, мама, все нам надо отдать, тогда мы опять заживем вместе, еще лучше, чем жили.

Голос. Верно, верно, дочка!

Марфа. Кто это?

Из‑за печки выходит Лагутин.

Лагутин. Простите… Уснул я тут за печкой. Музыка разбудила меня. Хочу я вам сказать, да не смею… Слова у меня старинные, книжные. Марфа! Ты слушаешь меня?

Марфа. Слушаю.

Лагутин. Марфа. Иные люди на мир глядят так, будто он им раб или слуга. Погибнут они позорною смертью. Другие же болеют за мир душою – их будет царствие во веки веков. Верую – не напрасно мучаемся мы, у кого совесть есть. Будет, будет праздник! Новый мир народится. Простите, ночь не спал, сам не знаю, что бормочу… Но будет, будет праздник! Пусть не сегодня, не завтра, но разорвется кольцо. Но нет врагу спасенья! Он уже умер! Умер!

Вбегает Ольга Петровна.

Ольга Петровна.

Я уже за хлебом отстояла, сейчас на всякий случай в гастроном побегу постою. Ах! Да ведь это и есть твой сын, Марфа? Здравствуйте, Сергей Степанович!

Сережа. Здравствуйте.

Ольга Петровна. Да какие же вы рослые, да какие же вы славные. Уходите с мамой? Нет? Сразу видно, что нет. Уезжаете сражаться за нас? Сразу видно. А мы дома останемся скучать.

Глухой удар.

Вот и артобстрел начался. Поговорила бы я с вами, да в очередь нужно. (Собирает посуду.) Внучка у меня возле бомбоубежища бегает, воздухом дышит, ждет, пока бабушка с охоты придет… До свидания, Марфа, голубушка, сестрица. До свидания, дочка. До свидания, сынок, (Убегает.)

Вопль за сценой: «Составлю на вас акт, дьяволы!».

Лагутин. Вот и управхоз идет.

Входит Иваненков.

Иваненков. Гады чертовы! Паразиты! Сложили в бомбоубежище печку из старых кирпичей, теперь там не продохнуть. Захар, ты монтер или кто?

Лагутин.

Монтер.

Иваненков. А если монтер, то должен о лимитах помнить. На дворе уже светло, у него все лампочки горят. (Открывает занавесы на окнах. Гасит электричество.) Ну, мамаша, говорят, к тебе сын пришел?

Марфа. Да, вот он стоит.

Голос Архангельской за сценой: «Товарищ Иваненков!».

Иваненков. Эх, поговорил бы я с вами, да надо шагать лес отбивать. Когда едете на фронт, товарищ?

Сережа. Сейчас.

Марфа. Сейчас?

Иваненков. Эх, поговорил бы я с тобой! Я ведь сам старый партизан. После Гражданских двух ребер не имею. Помню, наступали мы…

Входит Архангельская.

Архангельская.

Товарищ Иваненков, вам известно, что такое время?

Иваненков. Иду, иду.

Архангельская. До свидания, товарищ Васильева. Дочку нашли, сына нашли. Какие у вас планы?

Марфа. Останусь здесь.

Архангельская. Отлично. (Даше.) Дайте пульс! (Считает.)

Иваненков(Марфе, понизив голос). Поди-ка сюда, мать. Могу тебе открыться. Ты человек свой. У нас декабрь на дворе? Так. Но и в январе, а возможно, что и дальше сурово будет идти жизнь в условиях осажденного города. У тебя есть обратный пропуск через фронт. Иди домой в Ореховец. Зачем тебе надрываться?

Марфа. Мне тут найдется дело.

Архангельская.

Что вы говорите?

Марфа. Говорю, мне и здесь найдется дело.

Архангельская. Правильно. Приспособим.

Иваненков. Где будешь жить, товарищ Васильева?

Даша. У меня, у меня.

Иваненков. Тогда сегодня же сдай документы для временной прописки, согласно приказу Комитета обороны города.

Архангельская. Живите тут, товарищ Васильева! Мы рады вам… У нас коллектив не плохой. Не все, конечно, жильцы хороши, но суровые условия, в общем, как-то их изменили… А может быть, и не изменили, а просто они теперь заслуживают более мягкого отношения, если их, конечно, подтягивать.

Глухой удар значительно ближе. Звякнули стекла.

Идем.

Иваненков. Идем, товарищ Архангельская, идем под боевой марш. Ой, худо сейчас будет заву планового отдела треста!

Архангельская. Без зубоскальства, пожалуйста! До свидания.

Иваненков. Бодрей, бодрей, братцы.