Одна отвергнутая ночь

— Верно, но не обещаю, что не воспользуюсь одним из твоих самых притягательных состояний, пока мы готовим завтрак. — Он пальцами кружит вокруг клитора, усиливая пульсацию.

Боже, помоги мне!

— Миллер, — я зажмуриваюсь, отодвигаясь, тело само перемещается, стараясь избежать его невероятно искусных прикосновений.

Он губами прижимается к моему уху:

— Я могу привыкнуть готовить нам еду с моей привычкой, тесно прижатой к моей груди.

Если так случится, мы, наверное, никогда не будем есть. Моя потребность в нём разрушительна, и я заставляю себя развернуться.

Только ничего не выходит.

— Нет-нет-нет, — его ладонь прижимается к мягкой коже моего живота и не спеша перемещается вверх, пока пальцы не замирают в уголке рта. Наши взгляды прикованы друг к другу, когда он оставляет на моих губах мою же влажность. — Оближи.

Тогда как его приказ должен был заставить меня пристыжено съежиться, он, наоборот, лишь распаляет моё желание. Я следую его команде, губами не спеша захватывая его пальцы, всё это время он удерживает меня на месте, скорее жадным взглядом, чем своей сильной рукой.

— Вкусно, согласна?

Я киваю, хотя более склонна думать, что кожа под влажностью гораздо вкуснее.

— Пока достаточно, — он убирает пальцы и ладонями проводит вниз по моим рукам, пока не накрывает тыльные стороны моих ладоней. — Это может занять некоторое время.

— Только если ты не можешь держать при себе свои руки, — отвечаю тихо, желая, чтобы мне не надо было идти на работу, и мы могли бы весь день готовить завтрак.

Он поднимает наши руки и переплетает пальцы так, чтобы мы могли вместе открыть дверцу холодильника.

— Ты бы этого не хотела, так что это бесполезный спор.

— Согласна. — Стою перед содержимым холодильника Миллера и вижу полки аккуратно расставленных продуктов — в основном фрукты или какая-то здоровая пища, плюс бутылированная вода. Он протягивает наши руки к контейнеру с клубникой, и я улыбаюсь. — Шоколад на завтрак?

— Это было бы чрезвычайно вредным.

— Так что же?

Он прикусывает мочку моего уха, вытаскивая ягоды из холодильника.

— На завтрак у нас будет клубника с греческим йогуртом.

— Звучит не так вкусно, — бормочу, а еще я готова поспорить, что он обезжиренный.

Он ничего не говорит в ответ, но то, как поджаты его губы, даёт мне понять, что дальше лучше не спорить. За лёгким толчком его бедёр мне в поясницу следует наше синхронное отступление от холодильника. Его глаза приклеены к моему отражению, исследуя каждый обнажённый участок, так продолжается до тех пор, пока ему не приходится нас развернуть. Мы перемещаемся по кухне, как одно целое, из одного шкафчика берём разделочную доску, из другого две миски, сито из третьего, и, наконец, из ящика достаем пару ножей, после чего всё необходимое расставлено на столешнице. Наши руки работают вместе, и, хотя все действия спровоцированы Миллером, я рада, потому что так я не сделаю ничего неправильного. Он, забывшись, мурлычет мне на ушко свою мелодию, он кажется таким умиротворенным, и это ощущение согревает меня изнутри. Он так счастлив и доволен, как будто я, готовящая завтрак по его стандартам и следующая за ним, могу быть самой удовлетворительной вещью в мире. Для Миллера это, может быть, так. Он помогает мне взять нож и, накрыв мою руку своей, берёт клубнику и раскладывает её на разделочной доске. А потом, руководя моей рукой, он поднимает нож и проводит лезвием по плоти, отрезая стебель. Он отодвигает стебли в одну сторону, разрезает сочные ягодки пополам и, оставив на моей щеке полный любви поцелуй, он выкладывает ягоды в сито.

— Идеально, — хвалит он, как будто это не он только что руководил проделанными нами просчитанными действиями, вплоть до орудования ножом. Но если благодаря этому совершенный мир Миллера продолжит вертеться вокруг идеальной оси, я с радостью соглашусь. Положив подбородок мне на плечо, он берёт ещё одну клубничку. Близость его уверенного дыхания у моего ушка за гранью простого комфорта. Это сродни раю на земле.

— Я подумал, ты могла бы остаться со мной сегодня, — говорит он тихонько, подводя мою руку к клубнике. Ласковым давлением на мою руку он разрезает сочную, аппетитную плоть. Я бы не посмела сделать такую глупость, как стащить кусочек, только не под надзором моего требовательного Миллера, так что я потрясена, когда он берёт одну из половинок и подносит к своему рту. Хмурясь, слежу за его действиями, но тут же отвлекаюсь тем, как он медленно приоткрывает губы и захватывает ими ягоду. Хотя, отвлекаюсь только на мгновение. Недовольство гасит это чувство.

— Это, — не успеваю сказать, меня останавливает рот Миллера. Он раскусил ягоду, и её сок растекается в нашем поцелуе, делая его самым вкусным из всех. Миллер и клубника. — Ммм, — мурлычу довольно, сок стекает по моему подбородку.

— Согласен, — шепчет он, разорвав наш поцелуй, и слизывает вкусные капельки с моего подбородка, выполняя самопровозглашённую роль убрать наш бардак. Вероятно, ему это доставляет удовольствие, и всё же это немного неестественно, так что предполагается, что Миллер охотно взял на себя эту роль.