Одна отвергнутая ночь

— Проклятье! — ругаюсь, подталкивая назад свою пятую точку, когда чувствую, как он бедрами снова ко мне прижимается. В этом тоже нет ничего подконтрольного, тело само реагирует на контакт с ним. — Я смогу это сделать! — кричу, злясь, вырываюсь из его рук прежде, чем поддамся искушению и развернусь, срывая с него шорты. — Дай мне минутку. — Сделав несколько глубоких успокаивающих вдохов, поднимаю кулаки к лицу и смотрю Миллеру в глаза. Он глядит на меня задумчиво. — Что? — спрашиваю резко.

— Просто думаю, как мило ты смотришься в боксерских перчатках, вся потная и озлобленная.

— Я не злюсь.

— Готов поклясться в обратном, — он невозмутим, ноги на ширине плеч. — По твоей команде.

Его спокойствие только подогревает мое раздражение.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю, понимая, что мне нужно выплеснуть это сдерживаемое отчаяние и злость прежде, чем взорвусь. Одиночное посещение зала приносило гораздо больше удовлетворения, даже если рядом не было крепкого тела Миллера, чтобы сконцентрироваться.

— Я уже говорил, что мне нравится видеть, как ты из-за меня раздражаешься.

— Ты всегда меня раздражаешь, — бормочу, выбрасывая руку и, в который раз, заканчиваю тем, что ощущаю разгоряченное тело Миллера. — Проклятье!

— Отчаялась, Оливия? — шепчет он, языком проводя вдоль моего уха. Мои глаза закрыты, дыхание замедляется до резких вдохов, что никак не помогает снять напряжение. Его зубы несильно прикусывает мочку моего уха, и искры желания взрываются внизу живота, заставляя меня сжимать бедра.

— Какой в этом смысл? — выдыхаю.

— Ты моя, а я дорожу тем, что принадлежит мне. В том числе, я делаю все возможное, чтобы защитить свое.

Слова довольно безличны, но их произнес мой эмоционально разрушенный мужчина, и хотя это странный способ выражать свои чувства, я принимаю этот его способ.

— Тебе это помогает? — я обретаю способность задать вопрос в своем лихорадочном состоянии, которое быстро разбавляется тревогой. У него есть обозленные недоброжелатели.

— Чрезвычайно, — подтверждает он, но не объясняет, вместо этого, обостряя мою дрожь, поднимает меня и несет к стене. Я хмурюсь, но не потому, что хотела бы получить объяснения, хоть он подтвердил мои подозрения, а потому, что смотрю на разноцветные наросты, хаотично разбросанные по поверхности стены — начиная снизу и уходя под самый потолок.

— Для чего они? — спрашиваю, когда он толкает меня к той части стены, где нет этих странных глыб.

— Это, — он тянется ко мне, берет за руки, снимает перчатки и медленно распутывает бинты, — скалодром. Держись, — Миллер кладет мои руки на два выступа. Цепляюсь крепко, а потом выдыхаю, когда он, взяв меня за бедра, делает шаг назад. — Удобно?

Я не могу говорить. Весь затаенный, полученный от тренировки стресс разжигает во мне чувство предвкушения. Так что я просто киваю.

— Вежливо отвечать тому, кто задал тебе вопрос, Ливи. Ты ведь знаешь, — он отодвигает в сторону мои шорты, вместе с трусиками.

— Миллер, — выдыхаю, слегка взволнованная нашим местоположением, чувствую, как его пальцы скользят вдоль внутренней стороны бедер. — Мы не можем, не здесь.

— Этот зал забронирован мною ежедневно с шести до восьми. Никто нас не побеспокоит.

— Но стекло…

— Нас не видно, — он проталкивает в меня палец, и я на срывающемся вдохе лбом прижимаюсь к стене. — Я задал тебе вопрос.

— Мне удобно, — отвечаю я неохотно. Мне удобно в таком положении, но не в таком месте.

— Готов поклясться в обратном, — он погружает палец глубоко в меня, отчего мы оба стонем. — Ты напряжена.

Толчок.

— Боже.

— Расслабься, — он осторожно скользит в меня, на этот раз уже двумя пальцами, и его ласковые движения забирают мою скованность, смягчая каждую клеточку тела. — Лучше.

Это и есть лучше. Непрекращающиеся движения его пальцев во мне толкают меня в состояние восторга, в голове уже нет беспокойства относительно нашего местоположения. Слишком сильно меня переполняет желание. Меня накрывает мелкая дрожь. Я… я… я…

— Миллер!

— Шшш, — шепчет он ласково и убирает пальцы, осторожно, но крепко удерживая меня за бедра. Эта пустота приводит меня к безумию, и я, освободив одну руку, ударяю стену.

— Нет, прошу!

— Я ведь говорил, что доведу тебя до безумия от желания в наших рутинных занятиях?

— Да!

— И довел?

— Да!

— И ты знаешь, что мне это нравится, так?

— Черт побери! Да!

Он утвердительно рычит и проводит головкой по моей плоти. А потом с долгим шипением входит в меня.

— Ооо, — тело плавится, и мне нужно, чтобы Миллер меня держал.

— Держись, — выдыхает он, обвивая рукой мою талию и поддерживая обмякшее тело. Голова безвольно опускается. — Мы, кажется, сбились с курса, — он толкается в меня бедрами. Чем глубже он входит, тем больше я хочу, пока он не прижимается ко мне и не замирает. В своей темноте я ничего не вижу, но потеря одного из чувств не проходит бесследно. Я чувствую его запах, слышу его рваное дыхание, чувствую его, а когда его рука движется по мне, останавливаясь на моих губах, я еще могу и лизнуть его, пробуя на вкус. — Хочешь, чтобы я двигался? — его голос звучит дико, переполненный горячим желанием.