Одна помолвка на троих

– Гаврилов! – рявкнула она в трубку, когда ее компаньон наконец-то соизволил ответить. – Ты неординарная личность?

– Еще спрашиваешь!

– Тут случайно выяснилось, что у меня есть бабушка. И сейчас ей угрожает опасность. Какие-то аферисты заняли ее квартиру, а саму бабушку вроде как вывозят из Москвы. Ты понимаешь, как это опасно?

– А то, – ответил Гаврилов. – Только я сейчас в торговом центре, слежу за тем, как рабочие развешивают лампионы. Это я намекаю тебе, что страшно занят.

– Макс, ты ведь не хочешь, чтобы угробили старушку?

Гаврилов возмущенно крякнул.

– Тогда хватай парочку рабочих, тех, что поплечистее, и дуй ко мне. Записывай адрес.

Во двор обычной московской пятиэтажки она приехала первой. Вышла из машины и оглядела окрестности. Потом переставила автомобиль так, чтобы в случае форс-мажора можно было быстро удрать. Нашла нужный подъезд и вычислила окна бабушкиной квартиры. Через пятнадцать минут подкатил Гаврилов в сопровождении двух плечистых ребят в рабочих комбинезонах. Агата не удержалась и шепотом спросила:

– Они что, развешивали лампионы?! Да им в самый раз пирамиды строить!

– Скажи спасибо, что они вообще со мной поехали, – возмутился Гаврилов.

– Ты им много денег пообещал?

– Да нет, они просто любят подраться.

Вчетвером они поднялись на второй этаж и позвонили в дверь. Дверь распахнулась, и на пороге возник плюгавый мужичонка с пошлыми усиками. Рядом с ним стоял обрюзгший лысый тип. Позади них, в глубине длинного полупустого коридора, Агата увидела худенькую старушку. В руках та держала картонный чемоданчик, перевязанный шпагатом. Старушка была в простом ситцевом платье и в косынке.

– Чего надо? – спросил усатый.

– Я бы и сам с этими гавриками справился, – ухмыльнулся Гаврилов и, повысив голос, сказал: – Так, ребятишки, мы приехали за бабушкой. Двигайте ее к выходу, быстренько-быстренько. С вами поговорим попозже.

– Закрой дверь, Юран! – крикнул усатый.

Но дверь им, конечно, закрыть не удалось. Рабочие, как выяснилось, действительно любили подраться.

– Ну чего, отметелить их? – спросили они у Гаврилова.

– Лучше напугайте, – разрешил тот. И пригрозил: – Мы еще вернемся, с милицией, юристами и судебными приставами!

Рабочие утащили аферюг куда-то в глубину квартиры, оттуда слышались возбужденные голоса и попискивание.

– Бабуль, – срывающимся голосом позвала Агата, переступив порог. – Ба, это я, Агафья.

– Ваша внучка, – подсказал добрый Гаврилов.

Прасковья Ивановна встрепенулась и выцветшими от времени глазами посморела на Агату. Взгляд ее, сначала беспомощный и мутный, неожиданно просветлел и начал стремительно наполняться любовью. Той самой любовью, которой Агате всю жизнь так мучительно, так невыносимо не хватало.

Она подошла и неловко обняла женщину, в которой текла ее кровь. Чувства, которые переполняли ее, были слишком сложными и слишком хрупкими, чтобы их можно было выразить так сразу.

– Агафьюшка! – заплакала Прасковья Ивановна. – Агафьюшка моя!

Когда они загружались в машины, Гаврилов вполголоса сказал:

– Как тебя только не называли при мне! И Агашей, и Агой, и Гафой. Но Агафьюшка мне нравится больше всего.

Агата засмеялась и в приливе чувств крепко поцеловала его в щеку. Гаврилов откровенно смутился.

– Прасковья Ивановна! – воскликнул он. – Что у вас в чемодане-то? Уж больно он легкий.

– Фотокарточки, – ответила та. Потом, позже, Агата рассматривала чудом сохранившиеся снимки и жмурилась от удовольствия. Дед на них не казался мрачным, застегнутым на все пуговицы. Он улыбался так счастливо, что дух захватывало. Это были вещественные доказательства того, что в ее прошлом была любовь, как и у всех остальных людей на земле.

Агата села на водительское сиденье и зажмурилась от яркого солнца, ударившего в глаза. И в тот же миг перед ней разом открылись дверцы кладовой, и сквозь них хлынуло прошлое. Будто в старом кино замелькали сцены, в которых дед Мирон подводил маленькую Агату к красивой стройной женщине, и женщина обнимала ее и целовала, а потом брала на руки и подбрасывала вверх. Агата шагала между дедом и этой красивой женщиной, то и дело подпрыгивая и повисая у них на руках, и громко распевала на все лады: «Дедуня и бабуня! Дедуня и бабуня!»

Агата открыла глаза и посмотрела на Прасковью Ивановну:

– Ба, а как я тебя называла, когда была маленькая?

– Бабуня, – засмеялась старушка. – Ты звала нас с Мироном дедуня и бабуня.

Агата поняла, что детство вернулось.

* * *

Агата вела Прасковью Ивановну к подъезду и мечтала, чтобы по дороге им встретилось как можно больше соседей. И чтобы все спрашивали, что это за женщина с ней рядом? А она бы отвечала: «Это моя бабушка». Агате хотелось хвалиться своим счастьем, раздавать его, как раздают конфеты детям.

Когда лифт привез их на нужный этаж и двери раздвинулись, Агата увидела, что на коврике возле ее квартиры, обернувшись хвостом, сидит некто рыжий и пушистый.

– Ой, Агафьюшка! – воскликнула Прасковья Ивановна. – Это что же, твой кот?

– Мой, – сказала Агата. Посмотрела в зеленые кошачьи глаза и вставила ключ в замочную скважину. – То есть наш с тобой.