Одна помолвка на троих

«А вдруг эта женщина — моя бабушка? — подумала Агата. — Наверное, я сразу пойму. Почувствую!» Однако, когда она вошла в палату к Нефедовой и взглянула на нее, никакого озарения не случилось.

Раиса Тихоновна лежала на узкой кровати и смотрела на Агату с лихорадочным нетерпением. Она была очень худой и жилистой, седые волосы, расчесанные на прямой пробор, казались легкими, как тычинки одуванчика.

— Ты Агафья? — спросила она повелительно. Ничего сентиментального не было в ее интонациях. — Померанцева?

— Здравствуйте, Раиса Тихоновна. — Агата так и впилась в нее глазами.

Подошла и тихонько присела на стул, стоявший возле окна.

— Вот, значит, ты какая! — Нефедова тоже принялась разглядывать гостью. — Хорошие у тебя глаза, Агафья. Не зря, видать, я тебя вызвала.

— Раиса Тихоновна, мы ведь с вами незнакомы, — подала голос Агата.

Та слабо махнула рукой:

— Поговорила бы я с тобой как полагается, только времени у нас совсем нет. Что ты знаешь о своей маме, девочка?

— Я знаю, что ее удочерили. — Агата облизала пересохшие губы. — А вы что о ней знаете? Вы ведь меня из-за нее видеть хотели?

— Слушай внимательно. — Нефедова оторвала голову от подушки и подалась вперед: — Я человек вашей семье не посторонний. Не родня, правда, но и не чужачка. С бабушкой твоей родной мы давние подруги. С самого детства неразлейвода были. Потом жизнь развела… А недавно снова встретились. Она мне свою историю рассказала, я долго переживала потом.

«Да… Бывают же в жизни подруги… Не то что Кареткина», — пронеслось в голове Агаты.

— А кто моя бабушка? — спросила Агата, вибрируя от напряжения.

— Прасковья ее зовут. Прасковья Ивановна Самсонова.

Это имя ничего Агате не говорило и не будило никаких воспоминаний.

— А она жива?

— Жива, девочка. Да вот только спасать ее надо. А кому ж и спасать, как не тебе?

— Что с ней, Раиса Тихоновна? — Агата приготовилась слушать. Вот, значит, какую живую душу ей предлагали спасти…

— Увезти ее хотят на край земли и со свету сжить, — сердито ответила Нефедова. — Я тебе сейчас все по порядку расскажу, чтобы ты не просто так разбираться ехала, а со знанием дела.

— Подождите! — спохватилась Агата. — А кто мой дедушка?

— Знамо кто — Мирон Александрович. — Агата непонимающе смотрела на Нефедову. — Ну что же тут неясного, девонька? У Мирона дочка была, Ирочка. Только родила ее не Лена, как в метрике сказано, а Прасковья. Любили они друг друга, Мирон и Прасковья. Сильно любили. Вот и налюбили ребеночка.

Агата прикусила губу. До недавнего времени она даже не подозревала о том, что в прошлом ее семьи скрыта тайна. И вдруг эта тайна открылась, а Агата оказалась к этому совсем не готова.

— Ты ведь знаешь, что твой дед Мирон при советской власти большим человеком был, — продолжала Нефедова. — По партийной линии его двигали. Требовали, чтобы он со всех сторон был безупречный. Но вся беда в том, что жена его оказалась сущей ведьмой. А избавиться от нее Мирону не разрешали. Разводы тогда считались чуть ли не изменой их идеалам, а уж там, где он служил, и подавно. Начальник его такой ханжа был! Вот Мирон и терпел свою женушку, чтоб работу свою не потерять. Жадный он был до дела, понимаешь?

Агата вдруг так ярко вспомнила дедушку, что чуть не заплакала. Оказывается, он любил какую-то Прасковью… И уж, наверное, она была гораздо добрее, чем Елена Викторовна!

— Может быть, вам воды принести? — спросила Агата, смахнув выкатившиеся таки из глаз слезы рукой. Она заметила, что у Раисы Тихоновны пересохли губы, и поднялась с места.

— Да сядь же ты! Потом воду пить буду. Сейчас мое дело — историю тебе дорассказать. Ты слезы-то лей, а сама слушай, ничего не пропускай.

— Я не пропускаю, — заверила ее Агата.

На самом деле слушать ей было страшновато, и в то же время жгучее любопытство заставляло сердце колотиться быстрее.

— Узнав про ребеночка, жена Мирона так взревновала, что готова была на стенку лезть. Сама-то она родить не могла, оттого еще более лютой становилась. И решила она Прасковью со свету сжить. Приказала Мирону ребеночка у той отнять и себе забрать. Мирон, конечно, не согласился. Лучше, говорит, я должность свою потеряю и с Прасковьей да с младенцем на край света уеду. Но женушке это совсем не понравилось.

Пришла она как-то к Прасковье и говорит: добром отдай ребенка, иначе покажется тебе жизнь хуже смертушки. Прасковья ее и выгнала…

Рассказчица закашлялась. Не зная, чем помочь, Агата поднялась с места и поправила подушку. Та мотнула головой, предлагая ей сесть на место.