Одна среди людей

И сомнение. Что там спрятано за голубизной ее глаз? Вечером, лежа один на своем раскладном диване, я жаждал ее. Мысленно рисовал нашу встречу здесь, в этой крохотной квартире. Что же должно произойти такого, чтобы мое желание исполнилось? Она директор, работала за границей, долго там жила… Неприступная, желанная… А я всего лишь рядовой программист с однокомнатной квартирой и диваном из «Икеи».

Я не спал в ту ночь – мысли, словно пчелы, роились в голове, мешая уснуть.

Когда мы сядем за стол широкий,Когда мы сменим рюмки на стаканы,

Я расскажу про жизнь свою былую,Про ночи долгие да громкие песни.Про тень скамеек на пустых дорогах,Про одиночество ночного ливня,

Как мы сидели с ним и пили вдоволь,Чтоб, как и все, найти смысл в жизни!

«Пилот». Одиночество

Часть 2

Проклятие

Глава 1

Туман забвения, в котором я дрейфовала около ста лет, рассеялся. Узнав новость о грядущем солнечном затмении в Москве, я ожила. Неужели это произойдет снова? Я словно родилась заново. Прежде со мной ничего подобного не бывало. Увидеть затмение в Москве превратилось в навязчивую идею уже давно. Казалось, этого никогда больше не случится и моя жизнь или, вернее, существование так и останется бесцельным. Когда-то давно я уже наблюдала его, именно там, в Москве, среди берез и белых стен, в кругу близких по духу людей. А теперь я совсем одна, и пусть в этот раз я стану наблюдать затмение в полном одиночестве, но зато оно подарит… должно подарить… я в это верю, то, чего мне так не доставало все эти годы. Что ж, как говорят в России, клин клином вышибают. Возможно, повторение прошлого опыта поможет вернуться на круги своя. И какое совпадение: я скоро увольняюсь и уже ищу работу в Москве.

Губы сложились в улыбку. Мысленно я прыгала, визжа от радости, и впервые за последние сто лет выпила в состоянии веселья, а не от скуки, пытаясь победить депрессию.

В тот же день я сдула пыль с книг по русскому языку и решилась освежить в памяти его нюансы. Хоть я и старалась не забывать родную речь, читать книги, смотреть фильмы и слушать песни, что стало возможно с развитием интернета, но язык давался с трудом. Орфография сильно изменилась, да и лексика тоже. Мой разговорный русский сильно хромал. Я не посещала Россию с 1918 года. В условиях железного занавеса спасали русские землячества. Но и там язык окостенел, был не живым, вдали от родины превратившись в своего рода суржик – смесь литературного высокого штиля с местными языками. Эмигранты смешивали русский с языками романской группы, и давалось им это весьма и весьма легко, учитывая, что дворянство, которое уехало из России, было в высшей степени образованным.

Странно, но воспоминания о прошлом вдруг нахлынули, разрушив нежданную радость от новости о приближающемся затмении.

Помню, в 30-х годах я читала газету, где при написании текстов использовали старые нормы орфографии. Бежавшее от большевиков дворянство строило собственный мирок, убегая все дальше не только от родины, но и от реальности бытия. Царство надежд и ностальгии среди стареющих дворянок пришлось мне по вкусу. Русская богема разделилась на два лагеря. Одни держались особняком и вели себя, как истинные патриоты, другие же сливались с местными и не желали общаться с русской диаспорой. Именно со второй группой я и связала свою жизнь после побега из России, охваченной красным пожаром. Хотя все равно: от себя и своих корней не уйдешь, но на время забыться, раствориться в праздной жизни Парижа или Берлина, сбежать от насущных проблем хотелось многим.

Свою истинную историю я научилась прятать, слагая легенды одна краше другой. Для общества русских эмигрантов я была девочкой-сиротой, лишившейся семьи во время налета обезумевшего отребья. Чудом осталась жива. Играла в саду. Заслышав выстрелы, укрылась в кустах, а потом нашла приют в храме – оставаться там долго было нельзя, священников убивали так же жестоко, как и дворян. После, благодаря другу семьи, который меня вовремя отыскал и спас, мне с группой проверенных людей помогли перебраться вначале в Германию, а потом и во Францию, где я растрачивала молодые годы, работая музой для поэтов-эмигрантов, а в качестве хобби подрабатывая стенографисткой. Именно так, а не иначе… Мне верили все, без исключения. Я стала всеобщей любимицей.