Одна среди туманов

– Это очень похоже на то, как сомики тыкаются тебе в ноги, когда ты купаешься. Правда, именно из-за этого я всегда боялась заходить в воду, но сейчас мне совсем не страшно, потому что я знаю, что это такое.

Сара Бет скользнула по моему укрытому простыней куполообразному животу, потом снова заглянула мне в глаза.

– Спой что-нибудь, ладно? Пусть она потанцует.

На мгновение я задумалась, но потом вспомнила песню, которую исполняли четверо негров на Празднике урожая. Она показалась мне самой подходящей, и я тихонько запела:

– Свети, сияй, Луна урожая, // мне и любимой // путь освещая.

Почти сразу я ощутила внутри легкие толчки и, взяв Сару Бет за руку, прижала ее ладонь к своему животу. Едва почувствовав первый удар, она испуганно отдернулась, но почти сразу вернула руку на место. Некоторое время она как зачарованная прислушивалась к легким толчкам, потом откинулась на спинку кресла. Ее взгляд беспокойно метался по сторонам, и я подумала, что она ищет свою сумочку, в которой обычно носила фляжку с виски или джином, но потом вспомнила, что, когда Сара вошла, никакой сумочки при ней не было.

Наконец ее взгляд в очередной раз остановился на моем лице. Свет так и не зажегся, но мне вдруг показалось, что в ее глазах я вижу… страдание.

– Я все-таки спросила у мамы… – сказала она, глядя на меня в упор.

– О чем? – уточнила я, подумав, что, возможно, задремала и пропустила какую-то часть нашего разговора.

– Почему моего имени нет в семейной Библии. Помнишь, мы ходили на старое кладбище и видели там детские могилы? Ты тогда сказала, что если это мои братья и сестры, они должны быть записаны в семейной Библии…

Я кивнула. Я хорошо помнила тот день – как и день моей свадьбы, когда Сара Бет и Анджело Берлини о чем-то говорили на погосте за старой методистской церковью. Тогда я не придала этому особого значения, но сейчас мне пришло в голову, что стояли-то они как раз напротив тех старых могил.

– Ты все время говорила, чтобы я спросила у мамы, – продолжала Сара Бет, – но я как-то… не решалась. А потом ты перестала мне напоминать… почему? Почему ты перестала?

Я покачала головой. Я и в самом деле не знала, что на это ответить.

– Наверное, я решила, что тебе самой не очень хочется знать ответ на этот вопрос, – проговорила я наконец.

Ее взгляд посуровел.

– Это… звучит немного странно, ты не находишь?..

Я пожала плечами:

– Почему – странно? Я сама тоже никогда не спрашивала, почему моя мама покончила с собой. При мне об этом никто не говорил, словно… словно я по какой-то причине не должна была этого знать. Вот я и не спрашивала – боялась, что мама могла покончить с собой из-за меня, из-за того, что я не была ей хорошей, послушной дочерью, которой она могла бы гордиться. Или что она не стала менять свое решение, потому что я не любила ее достаточно сильно. Теперь я рада, что не спросила… Не думаю, что хоть один человек смог бы дать мне правильный ответ. И даже если бы я такой ответ получила, я бы все равно не смогла его понять. Теперь я, наверное, смогла бы разобраться, потому что я выросла и к тому же сама вот-вот стану матерью, но тогда…

– Ну и что ты думаешь теперь? – Сара Бет как-то по-особенному выделила последнее слово. – Как ты представляешь ее поступок с высоты своего нынешнего… положения?

– Теперь я думаю, мама поступила так, потому что она думала – так будет лучше для меня. Себя она считала привидением, тенью, человеком, который давно умер, но по какой-то причине остался не похоронен. Конечно, я ничего не знаю наверняка, но могу догадываться, что она очень тосковала по папе, и эта тоска понемногу вытянула из нее все, что́ в ней было живого. Одиночество и тоска разъедали ее душу и разум, как рак разъедает тело, так что умерла она задолго до того, как ноги привели ее к мосту через Таллахатчи. И теперь, после того как я встретила Джона, я хорошо ее понимаю.

Мой взгляд упал на тарелку, стоявшую на ночном столике рядом с кроватью. На ней лежали яблоко и нож. Их принесла тетя Луиза на случай, если я проголодаюсь. Яблоко было довольно жестким, а нож – острым, поэтому при попытке отрезать кусочек я сразу порезалась. Нажимать на нож раненым пальцем было больно, поэтому яблоко осталось почти нетронутым, да и есть мне, честно говоря, совсем не хотелось. Дело было в другом… Я представила, как тетя поднимается ко мне в спальню, чтобы принести мне поесть, чтобы взбить мне подушки или накрыть меня одеялом, если мне вдруг станет холодно. Сколько я себя помнила, ей всегда удавалось угадать, в чем я нуждаюсь, задолго до того, как я сама это осознавала. Мы никогда не говорили на эту тему, но я подозревала, что тете всегда хотелось иметь собственную дочь и что она, наверное, очень расстраивалась, когда так и не смогла забеременеть после того, как родила Уилли. И только сейчас я поняла, что неисповедимая судьба свела меня и тетю, чтобы каждая из нас заполнила зияющую пустоту в душе другой.