Одна тень на двоих

— Ваши, значит, — тоном обреченного на каторжные работы заключил капитан, — ясно. И вы их значит, потеряли. И где и когда — не знаете. Правильно?

Данилов кивнул.

— И что ваш сотрудник по ночам на работу ходит, тоже не знали.

— Нет. У нас нет охраны и камер никаких нет, у всех свои ключи. При мне он никогда не задерживался, как правило, я уходил последним. Редко уезжал раньше — по делам.

— И первым приходили, — подсказал капитан Патрикеев.

— Это подозрительно? Да, если не было дел с утра вне офиса.

— Нет, что вы. Как же, хозяин, на себя работаете! Вам положено первым приходить, последним уходить.

Данилов не понял, хвалит его капитан или осуждает.

Зачем Саша Корчагин пришел ночью в контору?! Что ему могло понадобиться?!

Значит, он сидел за компьютером, и дверь была закрыта, и с улицы не разглядеть, что в конторе кто-то есть, потому что немецкие жалюзи плотно прикрывают каждую щель, и непонятно, горит за ними свет или нет.

— Владимир Иваныч, — сунулся в дверь кто-то из милицейских, — выйди-ка на минуту.

Как только капитан вышел, Данилов встал и подошел к окну — в своей комнате он жалюзи никогда особенно не законопачивал.

Ничего такого не пришло ему в голову, когда он обнаружил, что у него пропали ключи от офиса. Он решил, что потерял их, как люди обычно теряют ключи, — вытряхнул из кармана или вытащил вместе с сигаретами.

Он понял, что ключей нет, и долго метался по квартире, искал, а искать он не умел, потому что никогда и ничего не терял, а Марта стояла у входной двери совсем готовая и посматривала на часы, а потом поехала одна и купила в метро книжку «Ваш ребенок».

Это было только вчера.

В понедельник и вторник ключи у него были. В среду он приехал в офис в середине дня и сразу же уехал в квартиру Знаменской — ключи ему были не нужны.

Значит они исчезли или во вторник вечером, или в среду.

Кожа под водолазкой внезапно взмокла, и боль хлестнула чуть поджившую рану.

Во вторник у него были Грозовский, Тарасов, Лида, Веник и — с утра — Саша Корчагин, которому проломили голову.

У Саши были свои ключи, и вряд ли он украл еще и даниловские. Кроме того, — Данилов мрачно усмехнулся — смерть оправдывала его лучше всего.

Кто из оставшихся четырех?

Кто? Кто?!

— Странная штука получается, — раздраженно сказал за его спиной капитан Патрикеев, — вы вроде и ни при чем, и алиби у вас надежное, если не врете…

— Не вру.

— Это мы проверим. А штука-то странная. Это что такое?

— Что?

— Вот это. Сюда, сюда глядите!

Данилов посмотрел. Это были его очки.

Стекла заляпаны чем-то бурым и неровным.

— Кровь, — сказал капитан, пристально глядя в лицо Данилову, — на стеклах-то кровь. Очки ваши?

— Мои, — подтвердил Данилов.

— Правильно, ваши, — согласился капитан с удовольствием, — вот и секретарша говорит, что они ваши.

— Да я от них и не отказываюсь, — пробормотал Данилов.

— Правильно делаете, что не отказываетесь! Очечки сверху на кровь упали. Прямо стеклами. Видите, на стеклах пятна? Убийца ударил, потерпевший упал, очки с убийцы слетели — и прямо в кровь. С кем, говорите, вы ночевали-то?

Данилов продиктовал номера телефонов.

Он не убивал Сашку, это точно. Он не настолько сумасшедший, чтобы не контролировать свои поступки. Он был не один, Знаменская подтвердит, что он спал дома, и все обойдется. Капитан Патрикеев поймет, что он не бил Сашку по голове и не ронял в его кровь свои очки!

Он совершенно нормальный человек, несмотря на то, что кто-то в последнее время очень старается убедить его в обратном.

И кто-то ведь уронил его очки в лужу Сашкиной крови.

Данилов дернул золоченые нелепые ручки ни створке окна, распахнул его и глубоко вдохнул студеный воздух. Ветер надул штору и как будто обнял Данилова холодными лапами. Рана под горячей водолазкой стала остывать.

Очки.

У него только одни очки — два стекла и дужки, никакой оправы, модерн, очень понравившийся Марте. Она разбила его прежние очки — зачем-то цепляла на нос, оставила на сиденье, а потом сама же на них села, и они поехали заказывать новые, и Марта выбрала именно эти — два стекла и дужки. Других у него нет.

Веник смотрел хоккей и кричал, что не видит.

«Дай мне очки, я ничего не вижу, а тут хоккей».

Потом Данилов его выставил и нашел на своей постели окровавленную белую рубаху, а очков с тех пор не видел.

Веник часто таскал у него всякие мелочи — дорогие брелоки, подарочные ручки, блокноты в кожаных переплетах, и вот теперь — очки?!

Значит, сегодня ночью у него в конторе был Веник? Веник застал Сашку и убил?! Совсем, до смерти?!

Вернулся капитан. Вид у него был задумчивый.

— Да — сказал он и сел, но уже не в даниловское кресло, — подтверждается история ваша. А я уж было решил…

Данилов не спросил, что именно он решил. У него было сухо во рту, и глаза тоже казались очень сухими, как будто поднялась температура.