Одна заживу, сама с собой

На самом деле в этом заключалась одна из мыслей, которые не оставляли Момоко-сан все это время. Раньше, чем она успела подумать, слова сами собой выскочили из нее: «Ты прости меня…»

Наоми, виноватая я, я ж к тебе, девчушке, не знала подхода-то нужного.

Моя мамка… мама была женщина волевая, все по ее слову должно было делаться, иначе не успокоится. Бабули, главной союзницы, тогда уже не стало, и Момоко-сан только и делала, что опасалась, как бы не рассердить мать. Однажды, когда, уже девушкой, она украсила волосы кокетливой заколкой, мать устроила ей взбучку и заколку выдернула. Мать до странного опасалась проявлений расцветающей женственности Момоко-сан, совершенно нормальной для ее возраста.

Она как будто боялась, что это чем-то ей навредит. Все это потом аукнулось: Момоко-сан и сейчас не умеет естественно себя вести. Она не знает, как следует обращаться со своим женским началом.

Просто, прямо, естественно вести себя – это для Момоко-сан всегда представляло огромную проблему. Некоторые первоклашки, когда выступают перед кем-то, так нервничают, что выходят на сцену, поднимая правые руку и ногу одновременно. И только Момоко-сан не может смеяться над этим.

Такого для Наоми она не хочет. Но что для этого нужно сделать, она не понимала.

Она так и не смогла перенести свои предпочтения на дочь. Ведь юбка, где много-много оборок, – это была детская мечта Момоко-сан.

Ничего такого, просто Момоко-сан пыталась наделить Наоми тем, чего мать ее лишала, не зная меры, и сама она меры тоже не знала. Неожиданно для себя она стала пытаться управлять Наоми, подчинять ее своей воле.

Все одинаково. От матери к дочери. И от дочери к ее дочери.

Почему ж все так похоже-то. Словно зараза какая передается. Почему?

Было время, когда этот вопрос поглощал все мысли Момоко-сан.

Я ж вопрос этот исследовала. И думала. И сердце свое изучила. Толпа в голове Момоко-сан начинает вполголоса говорить:

«Помнишь, как осенило-то меня. Никогда не забуду того дня. Я поняла, что есть невидимая структура, некая схема развития событий. И что я тоже иду по этой схеме».

«Ничего я не знала. А невежество – грех. А ты-то понял мою горечь? Я вся в соплях и слезах бегала по комнате и говорила: «Это революция! Революция!»

Никогда не забуду того дня. Но как же сказать это Наоми?

Момоко-сан в растерянности.

– Мама… знаешь… – Теперь уже Наоми по другую сторону линии не находила слов. – Извини, что так внезапно… но… денег не одолжишь?

Нужно было бы сразу сказать: «Да, да, конечно!», но Момоко-сан от такой неожиданности замешкалась.

Наоми, видимо, сбросив то, что лежало грузом на душе, быстро заговорила:

– Я думаю, у Такаси талант, понимаешь? Хочу отдать его в город на хорошие курсы живописи, чтобы он учился как следует. А моей получки за подработку не хватает совсем. Ну так как, мама, одолжишь?

– …

Она не смогла сразу ответить. Не потому, что ей было жалко денег. Но ей представилось лицо Саяки.

– Мама, ну пожалуйста…

– …

В трубке слышится дыхание Наоми. Молчание, видимо, все больше ранило ее. Рука, держащая телефон, дрожала.

– Да ладно тебе. Брат бы мне сразу одолжил, а ты…

У Момоко-сан возникло дурное предчувствие. Разговор свернул на тему, которой она совсем не хотела касаться. Как будто стремительный поток обрушился водопадом. Уже ничего не поделаешь. Она сжала губы.

«Поэтому-то он и попадается всяким мошенникам».

«Мама, а как же я…»

В ухо Момоко-сан ударил громкий звук повешенной трубки. Не отрывая трубку от уха, она продолжала остолбенело стоять.

Наоми опять уйдет далеко. Через голову проходили разные пустые мысли.

Это другое, это не грусть, к такому она уже привыкшая. Просто ощущение того, что «вот, значит, оно как». Оно просто прошло через Момоко-сан, а ей вспомнилось то, что тогда случилось.

Мошенничество. Да, точно.

Ее сын Масаси, младше Наоми на два года, бросил университет, и некоторое время от него ничего не было слышно.

«Мама, больше на меня не рассчитывай». Это были его последние слова перед тем, как он ушел из дома. Она их никогда не забудет.

Теперь он устроился в другой префектуре на работу и иногда звонит, но никогда не приезжает. Даже если приедет, он не сможет быть таким открытым с матерью, как в детстве.

Это случилось, наверное, уже десять лет назад: позвонили, назвавшись Масаси, и сказали, что он растратил крупную сумму из денег фирмы. Просили помочь как-то возместить ущерб, пока не заметили. Под давлением этого голоса Момоко-сан в спешке перевела мужчине, назвавшемуся коллегой Масаси, огромную сумму в два с половиной миллиона иен. Это было фиаско.

Но все же почему все так похоже?!

«Мама, ты только Масаси одного любишь», – вот в чем на самом деле заключалась обида Наоми. Да и сама Момоко-сан… Продолжая сжимать в руке телефонную трубку, она снова направила взгляд далеко-далеко.