Однажды Катя с Манечкой

Катя и Манечка первый раз без папы и мамы в метро ехали и поэтому немножко боялись. Костя Палкин не боялся ничего. А Нинка Кукушкина, как только вагон тронулся, вдруг вспомнила, что ей велели сходить за хлебом и поэтому она должна вернуться, а то её будут ругать.

— Дай слово, что не проболтаешься! — сказали все.

— Честное слово, — сказала Нинка и выскочила на остановке из вагона.

— Проболтается, — сказал Костя. — Честное африканское, проболтается!

— Ну и пусть! Всё равно она не знает, куда мы поехали! Всяких лесов много. Мало ли, где мы заблудимся! Кость, а куда мы едем, а?

— Как "куда"? Ясное дело, в Измайлово! Я там не раз бывал. Там очень даже здорово заблудиться можно. Раз плюнуть там заблудиться!

Костя слез с сиденья, подошёл к схеме, долго глядел и шевелил губами, потом сел снова.

— Не туда едем, — сказал он. — Надо в обратную сторону.

В обратную так в обратную. Кате с Манечкой уж очень всё нравилось — и что они одни едут, и что народу много и все толкаются, и что на них никто внимания не обращает, не спрашивает, почему они одни едут, без родителей, и куда они собрались. Только одна старушка сердито толкнула Катю острым локтем в бок и проворчала:

— Народу-то! Народу! И куда едут? Чего дома не сидится?

Катя с Маней и с Костей сначала на сиденье посидели, а потом Костя встал и уступил место пожилой женщине с сумкой. Потом Катя уступила место старичку с палкой. А потом и Маня встала, хотя она так и норовила выдать себя за маленькую девочку, которая очень устала, и вот они всё ехали, ехали, прямо надоело ехать. Манечке даже домой захотелось, а всё ещё до станции "Измайловский парк" было далеко.

Но наконец поезд вышел из-под земли и поехал поверху, и в окне замелькали деревья — много-много берёзок, и Костя сказал, что сейчас будет "Измайловский парк" и пора выходить.

Это было хорошо, что пора выходить, а то Кате с Манечкой даже уже и заблудиться немножко расхотелось, а захотелось попить дома чайку с черносмородинным витамином, вместо того чтобы в метро толкаться в беспокойной обстановке. Народу было очень много. У Манечки оторвалась пуговица на платье, Катя потеряла шнурок с левой туфли.

4. КАК ОНИ ДОШЛИ ДО ПАРКА

Вместе с толпой дети выскочили из вагона помятые и не совсем довольные. Но дальше ничего, дело пошло на лад. Когда они поднялись по лестнице и вышли на улицу, там было очень хорошо — солнышко, дождя и ветра нет, и в то же время не слишком жарко. Как раз все условия, чтобы спокойненько погулять себе сколько влезет в Измайловском парке, а потом не торопясь заблудиться. Идти-идти куда глаза глядят, болтать себе, разговаривать — глядь, а вокруг уже густой незнакомый лес пошёл, ни киосков с газетами, ни аттракционов, ни лотков с мороженым, ни гуляющих граждан — ничего такого, а только ёлки, да осины, да трава, да кусты, и никаких вам зелёных лавочек, асфальтированных дорожек, а тем более тротуаров.

Однако вход в парк вовсе не оказался рядом с метро. До него ещё дойти надо было. Он находился на приличном расстоянии. Дойти-то можно, да вот только у Кати туфля с ноги сваливается, шнурок-то потерян. А у Манечки прямо на животе, там, где отскочила пуговица, расстёгнуто платье.

Маня эту пуговицу держит в руке и всё пытается приложить к платью, к тому месту, от которого она отскочила. Только толку от этого мало, сколько ни прикладывай. Всё равно платье нельзя застегнуть, что не совсем, согласитесь, прилично для человека шести с лишним лет, который сначала хочет чинно прогуляться по парку, а потом только заблудиться.

То есть я хочу сказать, что заблудиться оторванная пуговица не мешает, а вот гулять без неё — это уже хуже.

Поэтому расстроенная Маня держит пуговицу рукой и делает вид, что она не оторвалась.

А у Кати то и дело туфля соскакивает с ноги, и чтобы она не соскакивала, Катя волочит ногу по земле. Одной ступает нормально, а другую подтягивает, как будто она у неё не может ходить.

Так они и идут до парка. И как ни странно, доходят, назад не поворачивают. И даже смеются и обсуждают, совсем забыв, что у них нет денег, как они сейчас, прежде чем заблудиться, до отвала накатаются на чёртовом колесе, и на гигантских качелях, и на каруселях, и на самолётах кверху ногами — там есть такие самолёты на палках. Называется этот аттракцион "мёртвая петля", и хоть это и страшновато, а зато здорово, Костя катался.

— Я, — говорит Катя, — тоже "мёртвые петли" обожаю!

— И я, — говорит Манечка.

— Я сто раз могу прокатиться!

— А я двести!

— А я тысячу! — говорит Костя Палкин. — Я как залезу, так до вечера оттуда не слезу, так и буду крутиться. Я выносливый. Я докажу своим родителям, что меня не только в Африку — на Северный полюс можно взять! Подумаешь, тропическая лихорадка! Что она значит по сравнению с "мёртвой петлей"!

А потом — они решили, — когда они на всём этом накатаются, они ещё на пруд пойдут, влезут в лодку и будут по пруду в лодке плавать и уток кормить.

— Я умею грести, — говорит Костя. — Я всё умею. Мне грести — раз плюнуть. Я бы в Африке даже на каноэ мог бы грести вместе с африканцами!