Однажды мы придем за тобой

Я приоткрыл глаза. Дотоле пребывающее в полумгле, подземелье было освещено так ярко, словно здесь взошло солнце. Фигура женщины была, кажется, соткана из света. Ангел, внезапно понял я.

— Это сын сатаны, — заверещала какая-то старуха. — Исчадие ада!

— Не вам решать! — парировал ангел. — Не вам, женщинам, которые добровольно отдавали свою плоть, и не вам, мужчинам, заставлявшим своих жен себя калечить. Вы вымещаете злобу на несчастном ребенке? Идите лучше замаливайте свои грехи!

И тут же мрачные фигуры попятились от меня, словно тени от источника мощного света. А ангел приблизился. Теперь я мог рассмотреть его, вернее, ее — ангел оказался прекрасной женщиной.

— М-да, — проговорила девушка-ангел, склоняясь надо мной. — Апистия, посмотри, что эти сволочи успели натворить, хорошо?

— Будто сама не видишь, — раздался другой, глуховатый голос. — Вонь горелого мяса даже я чувствую. Аутодафе космической эры, блин…

Откуда-то появился еще один ангел, тоже женского пола. Его окутывало мягкое, неяркое сияние, а лицо было печально. Ангел повернулся ко мне спиной и наклонился к моим ногам, ощупывая их. Время от времени мне было так больно, что я вскрикивал.

— Все, капец, — не оборачиваясь, заявил ангел. — И дело даже не в том, что они сожгли ногу до кости, с этим-то я справлюсь. Проблема в другом: они добились того, чего хотели, — нервные окончания выжжены до середины бедер. А ведь он только родился. Шесть девять месяцев, понимаешь…

Другой ангел произнес с сочувствием и страхом:

— Что, совсем-совсем ничего нельзя сделать? Ведь он же, — тут мне показалось, что ангел упомянул какой-то белок из структуры ДНК, но я не понял к чему. — И потом… такой симпатичный мальчик…

— Психология, — объяснил ангел по имени Апистия. — Этот ребенок не будет знать, что может ходить.

— Посмотрим, — с неожиданной решимостью ответила ее собеседница, глядя мне в глаза. — Думаю, он справится. Смотри, лежит, молчит, смотрит с интересом… сразу видно, наш.

— Справится, ага, когда его ползунки пойдут на исповедь, — фыркнула Апистия, но другая девушка-ангел приблизилась и опустилась на колени рядом со мной, ее рука, от которой исходило теплое сияние, коснулась моей щеки.

— Запомни, малыш, — сказала девушка-ангел. — Тебе будут говорить, что ты никогда не сможешь ходить. Видишь ли, люди сплошь и рядом называют себя верующими, но боятся верить по-настоящему. Если бы мы были горячими или хотя бы обжигающе-холодными! Но мы едва теплые и не способны совершать чудеса.

Она наклонилась ниже; я чувствовал тепло ее кожи, ее острый, но приятный запах, совсем не подходящий для ангела.

— Малыш, в тебя никто не поверит, даже самые близкие люди, хотя, похоже, с этим у тебя тоже непросто. Но запомни — я верю в тебя, верю, что ты сможешь однажды встать и пойти. Ты ведь меня не подведешь, да?

— Он тебе не ответит, — заметила вторая женщина-ангел. — Он еще толком и не агукает. М-да… хреново, если малыш склеит ласты. Вколю-ка я ему снотворное, что ли…

В ее руке появился шприц-инъектор, похожий я видел лишь пару раз, когда к нам в приют приезжали прививать послушников. Жидкость внутри шприца была кобальтового цвета и переливалась. Укола я не почувствовал, зато ощутил прикосновение к щеке мягких, теплых губ и услышал столь же мягкий, слегка низковатый, воркующий голос:

— Я не оставлю тебя! Придет время — и мы встретимся, но лишь тогда, когда ты встанешь на ноги. Запомни, меня зовут Ника.

Последнее, что я услышал, был короткий и невеселый смешок Апистии.

* * *

Проснувшись, я перебрался в коляску, раздумывая над тем, что увидел во сне. Если ангельская природа Ники не вызывала у меня сомнения, то поведение ее дерзкой на язык спутницы как-то слабо вязалось с тем, что я знал об ангелах. В умывальной комнате никого больше не было, и, воспользовавшись этим, я подъехал к цементному корыту, где те, кто мог, мыли ноги. Закатав рясу и подрясные брюки, я внимательно осмотрел свои ноги.

Тогда они выглядели намного хуже, чем сейчас, — худые, тоньше рук, они казались костями, обтянутыми неприятной смуглой кожей. Следов ожогов я, конечно, не нашел. Могло ли это свидетельствовать о том, что виденное во сне — всего лишь моя причудливая фантазия?

Да, могло. Но мне очень не хотелось в это верить.