Однажды мы придем за тобой

— Сумеешь, — заметила фича, подсаживаясь ближе, чем я немедленно воспользовалась, чтобы прилечь, положив голову ей на колени. — Пока ты спишь, я накачаю нужных элементов, а с остальным ты точно справишься.

Я чувствовала, что сон мягкой, ласковой волной накатывал на меня. От фичи пахло теплым молоком и еще чем-то домашним. Я поймала себя на мысли, что не помню запаха своей матери — не знаю почему. Может, потому, что мы избегали такого близкого общения?

— И все равно я боюсь, — призналась я. — Боюсь, что проснусь в отеле и сном окажется вообще все — ты, Тень, Леди Лёд, Немезис…

— Ну, этого точно не произойдет. — Фича осторожно убрала прядь волос с моего лица. — Я существую, и твои подруги тоже. Разве что весь мир — это сон, есть такая философская концепция.

— Хочется найти Леди Лёд и ее Олгу, — пробормотала я, борясь со сном. — А вдруг мы их не встретим?

— Встретите, — обнадежила фича. — Во-первых, я уже установила ее физические координаты…

— А во-вторых?

— А во-вторых, все встречи не случайны, — продолжила она. — Всю жизнь вы шли друг к другу, а Немезис лишь ускорила этот процесс…

Я хотела еще что-то спросить, но волны сна сомкнулись у меня над головой.

— И придумай мне какое-нибудь имя, — послышалось сквозь пелену сна. — У всех имена есть, а я безымянная фича… обидно же…

* * *

Кажется, мы с Тенью проснулись одновременно. Во всяком случае, когда я приподнялась на кушетке, то увидела, что она тоже поднимается — словно отражение в огромном зеркале.

— Слава богу, ты реальна, — сказала я, глядя, как Тень перекладывает мирно дремлющего котенка на подушку.

— А какой я должна быть? — удивилась подруга, но, не дождавшись ответа, сказала: — Слушай, мне такое приснилось!

Я навострила уши.

— Короче, снится мне, что я просыпаюсь среди ночи, — продолжила она, но я ее перебила:

— А меня на месте нет. Ты испугалась и пошла меня искать.

Соседка вытаращилась на меня, словно видела впервые:

— Мммм… ты хочешь сказать… Блин, Дария, это ты изваяла?

— Что? — удивилась я, а потом поняла, о чем она — на моем столике, поверх выключенного планшета, стояла скульптура. Она была немного меньше моих обычных и изображала Тень — точно такую, как я ее видела во сне… в смысле, не ее…

Тень соскользнула с кушетки и взяла статуэтку в руки, а потом слегка покраснела:

— Здорово… только никому не показывай, хорошо?

— Разве что Льдинке, — ответила я. — Если она, конечно, существует.

— А ты сомневаешься? — удивилась Тень. — После того как мы видели, похоже, один и тот же сон?

— …was not all a dream, — сказала я, включая планшет. — Она обещала накачать мне материал для коммуникационного модуля. А я обещала придумать для нее имя.

— Придумала? — спросила Тень.

— Кажется, да. Когда-то у меня была твоя статуэтка. Я тебе рассказывала, помнишь?

Тень кивнула.

— Я называла ее Эсмеральдой. Не возражаешь, если я так назову свою фичу?

— Наоборот, — ответила Тень. — Я только рада буду.

Фредди, Призрак, Джинн: нас ждут из темнотыФредди

В моем богоспасаемом приюте некогда жил брат Бартоломью. Пробыл он у нас недолго: через несколько лет я узнал, что к нам брат Бартоломью приехал умирать. Когда на шингунском атомном комплексе случился выброс, брат Бартоломью находился в числе тех монахов, кто вызвался принять участие в ликвидации последствий. Через пару лет у него, как и многих других, участвовавших в ликвидации, диагностировали целый букет неоперабельной дряни — белокровие, очаговый рак кожи, рак легких, печени, поджелудочной…

Наверно, брат Бартоломью сильно страдал, но ни разу ничем этого не выдал. Понятно, никаких послушаний на него не налагали, однако он сам вызвался заниматься с детьми, то есть с нами. Брат Бартоломью прекрасно рисовал и пытался нас научить, но у кого-то были проблемы с руками, у кого-то с головой… У меня ни с тем, ни с другим проблем не имелось, зато отсутствовал талант, и дальше «палка-палка-огуречик» не пошло.

Тем не менее нельзя утверждать, что эти уроки оказались совершенно бесполезными, — из них я вынес свои первые знания об анатомии, перспективе, узнал, что такое глазомер и прочая, и прочая. Да и вообще брат Бартоломью был человеком умным и добрым и многим со мной поделился.

Помню, однажды он рассказывал нам, как рисуют дети. Рассказывал так смешно, что смеялись даже те, кто обычно никогда не смеялся.

Одну из его фраз я впоследствии вспоминал довольно часто. «Уши, — говорил брат Бартоломью, — рисуют те, у кого они хотя бы раз болели, остальные о них забывают». Позже я понял, что этот принцип можно распространить на очень многое, не ограничиваясь детьми и рисованием.

Например, о дыхании мы вспоминаем только тогда, когда с ним начинаются проблемы. Пока все нормально, мы просто дышим. Когда я понял это, то осознал, почему не хожу. Когда человек ходит, он не думает о том, как переставлять ноги, его действия механические. А мне эту программу стерли в раннем детстве с помощью мощного шокера. Стерли напрочь, и скачать было негде.

Открою вам маленький секрет: ходить я так и не научился. В том понимании, в каком ходите все вы.