Однажды на Диком Западе - На всех хватит. Колдуны и капуста. …И вся федеральная конница. День револьвера

До сего дня мне приходилось общаться епископом Аугусто дважды – хотя правильнее было бы сказать, что я просто присутствовала при его беседах с Рамоном – лично же мне за обе аудиенции перепало полдесятка слов да полтора благословления. В основном же с охотниками общался аббат Маркес, либо его заместитель, отец Жюв. Толстый и тонкий – так мы прозвали эту парочку, которую, наверное, изначально планировали спустить на землю в виде близнецов, но чего-то в небесной канцелярии пошло наперекосяк и в результате в семье бразильского плантатора появился высокий, худощавый и очень молчаливый отпрыск, а у кюре под Лионом – болтливый пухлик.

Сам же монсеньор Аугусто своей бледностью и некоторыми привычками живо напоминал мне моих подопечных – правда, большинство из них выглядело не в пример здоровее.

Кроме него, в кабинете находился еще один человек, и при первом взгляде на него я испытала очень двойственные чувства.

Лет ему с виду было тридцать пять – сорок. Среднего роста, короткие русые волосы обильно испятнаны сединой. Шрам поперек правой щеки – длинный, жуткого вида, со следами штопки, каких постесняется последний коновал, и еще один, более древний и уже почти незаметный по сравнению с первым – белая тонкая линия на лбу. Синие и холодные, как весенний лед в моем родном фьорде, глаза. И потертая куртка из черной кожи, вся в серебряных заклепках. Коллега по профессии, чтоб его черти взяли… будто у нас тут работы – валом завались!

В этом-то и была двойственность – с одной стороны, этот парень был профессионалом, и у нас могло найтись немало общих тем для задушевного разговора. Но, с другой стороны, он будет претендовать на кусок пирога, который и без того-то невелик.

– Вы не говорили, что ваш лучший охотник – женщина…

Голос у него оказался не очень приятный – резкий, с металлическим отзвуком, и чем-то неуловимо знакомый. Плевать… он не арии распевает. Зато и пренебрежительного оттенка в его словах я не уловила, как ни старалась.

– Лучшая из тех, кто есть сейчас, синьор Маккормик, – мягко сказал епископ. – У нас здесь не Европа, и в те места, куда свойственно забираться людям вашей профессии, не всегда можно послать телеграмму… либо отправить послание каким-нибудь иным способом. Я показывал вам список…

– Да, показывали, – Маккормик пробарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – И при этом добавили, что ни один из них не окажется здесь раньше, чем через пять дней.

– И то, если Господь будет благоволить к нему, – вздохнул монсеньор Аугусто. – В этой стране, синьор, железнодорожное расписание – вещь не более стабильная, чем правительство.

– В любом случае, – резко сказал охотник, – у меня нет этих пяти дней.

Он рывком поднялся из кресла и шагнул навстречу мне.

– Меня зовут Алан Маккормик, – сказал он. – И мне нужно, чтобы вы, леди, стали моим проводником.

– Синьор Маккормик, – вставил из-за стола епископ. – Прибыл к нам из Ватикана.

Я мысленно присвистнула. Если этот человек – Старший одной из полулегендарных ватиканских спецкоманд… конечно, находятся среди нас дураки, которые завидуют парням, купающимся в освященном серебре и посылающим любые местные власти к чертям именем его святейшества. Но вот только забывают они при этом, что и задания для спецкоманд подбираются соответствующие, а не в стиле «вольных охотников»: захотел – не захотел.

– Сколько заплатите?

На мой взгляд, это был именно тот вопрос, который позволял одним махом прояснить наиболее важные детали. «Куда», «зачем» – все это вторично, да и почти наверняка всей правды мне с ходу никто не выложит. А вот степень риска и нужды в моей персоне…

Похоже, ватиканский охотник этого вопроса не ожидал – по крайней мере первым. Но замешательство его было почти незаметным.

– Двадцать тысяч фунтов, – спокойно произнес он. – Наличными.

Как при этих словах не отвисла моя собственная челюсть, я не знаю. Но вот унизанная перстнями рука монсеньора Аугусто, тянувшаяся было к чернильнице, дрогнула совершенно явственно.

Двадцать тысяч фунтов по здешним меркам не просто состояние – богатство. Хотя синьор епископ и занимает не самое малопочетное и безденежное место в местной церковной иерархии – благодаря струящемуся мимо него денежному ручейку годовой доход монсеньора, весьма вероятно, исчисляется и большей цифрой, но, держу пари, за раз, парой-тройкой хрустящих банковских упаковок, синьор епископ вряд ли когда видел такую сумму.

Интересно, какого дракона они собрались убивать, если этот парень из Ватикана готов вот так, за здорово живешь, выложить эдакую кипу бумажек с королевским профилем? Не уверена, что жажду узнать ответ на этот вопрос… ох как не уверена.

– А сколько из них – вперед?

Маккормик улыбнулся. Я решила, что он давно не любовался на свою улыбку в зеркало – выглядело она… жутковато.

– Все.