Однажды на Диком Западе - На всех хватит. Колдуны и капуста. …И вся федеральная конница. День револьвера

Пройдя через цепкие руки целительниц, Вигдаль доль Серрае более не помышлял ни о каких дальнейших опытах с Морготовым порождением и вскоре стал одним из известнейших мастеров-лучников – критикуемым разве что за модернизм, склонность к излишнему украшательству и прочее потакание дурным вкусам молодежи. Но кое-какие инности в нем все же остались. Скажем, в тех двух шпильках из витой проволоки, которые он с хитрой ухмылкой порекомендовал мне вделать в грифы, не было ни капли магии – проверяла три раза. Но ничем другим, кроме них, я не могла объяснить тот факт, что моя шестидесятифунтовка на пристрелке вбила стрелу на полдюйма глубже, чем семидесятипятка одной из моих се… одной из старших принцесс.

И, разумеется, искусство владения ни на волос не должно уступать искусству изготовления. «Лучники легкокостные, драконов в око стрелами белоперыми без промаха разящие» – такими запомнили моих сородичей современники Гомера. К слову сказать, не рассорься троянский царь с… впрочем, это все дела давно минувших дней.

Сейчас же меня больше всего волновала медленно сокращающаяся дистанция между двумя заполненными углем платформами – нашей и другой, на которой уже выстроились, дружелюбно помахивая ружьями, три человека.

Триста ярдов. Должно быть, они сильно удивляются, глядя на неподвижно застывшую серебристую фигурку. Двести девяносто. Посмотрим, удастся ли мне удивить их еще чем-нибудь.

Меня учили стрелять в самых диковинных условиях. Стоя на качающейся от порывов ветра ветке или свесившись с нее вниз головой. Со спины скачущего во весь опор по лесу единорога или мчащейся сквозь пороги легкой берестянки. Двести шестьдесят. Стрелять, стоя напротив солнца, в сумерки причудливо вытянутых теней, при обманчивом лунном свете, при блеске звезд… в туман, дождь, снег! Двести пятьдесят.

Но вот ситуации, когда мне в лицо будет нестись едкий дым пополам с раскаленными искрами, а под ногами будет подпрыгивающая на стыках платформа, мои учителя не предвидели. Двести тридцать пять.

И тут нервы одного из тех троих, высокого бородача в красной рубахе, сдали окончательно – зверски оскалясь и выкрикнув что-то неразборчивое, он вскинул ружье и выстрелил. Первая пуля звонко цвикнула о рельс в трех шагах передо мной. Вторая провыла справа. Двести двадцать.

Плохо то, что у меня с собой только одиннадцать стрел. Из которых пять заговоренных тратить просто ужасно не хотелось бы. Двести пятнадцать. Третья пуля ударила в край платформы, оставив после себя выбоину с безобразно торчащим веером щепок. Двести десять. Пора.

К точно такому же выводу пришел и средний в трио напротив – блондин лет двадцати пяти, загорелый парень в пропыленной накидке – кажется, это называется пончо. Неторопливо подняв винтовку, он уверенным движением сдвинул плашку прицела, умостил ружье на локоть, а в следующее мгновение удар стрелы отшвырнул его на угольную кучу.

Все-таки ошиблась. Надо было брать еще на палец выше, а так едва не промахнулась. Пойди стрела чуть ниже – и впустую прошла бы между ног…

Пожалуй, я с большим удовольствием, как говорят люди, выругалась бы, но в этом отношении квенья предоставляет весьма ограниченный выбор. Точнее – это лексикон принцессы предоставляет весьма ограниченный выбор – на самом деле, как я сильно подозреваю, превосходство нашего языка и в этом смысле неоспоримо.

С другой стороны, вид торчащей из брюха приятеля стрелы должен здорово пощекотать нервы двум оставшимся стрелкам. Так что порой даже ошибки великих идут им на пользу. Двести ровно.

Пули выбили два облачка угольной пыли слева от меня. Я успела заметить это краем глаза… потом белое перо нежно коснулось щеки.

Нетерпеливый бородач в красной рубахе получил мой подарок спустя два удара сердца – стрела попала ему в грудь, немного левее центра, на дюйм ниже правого соска. Опустив лук, я неторопливо потянула из колчана третью стрелу, и тут оставшийся стрелок не выдержал и попятился назад, паля «от бедра» – судя по свисту, ни одна из пуль не пролетела ближе, чем в трех ярдах от меня. Я все так же неторопливо наложила стрелу на тетиву, начала поднимать лук – стрелок дико взвизгнул и, пригнувшись, метнулся влево, пропав за угольной кучей.

Сто восемьдесят пять.

Еще один человек перескочил на тендер с паровоза и, пригибаясь, побежал к краю платформы. Сто восемьдесят. Добежал, склонился над парнем в пончо, выпрямился уже с винтовкой в руках – я разжала пальцы – и медленно завалился вбок, хватаясь за пробитое насквозь горло.

Сто семьдесят.

Стрелок, спрятавшийся за угольной горой, наконец насобирал в закромах своей трусливой души достаточно смелости, чтобы высунуть из-за кучи ствол ружья. Это сошло ему с рук, и он, осмелев еще больше, рискнул показаться над гребнем лично. Щелчок, свист – человек исчез и миг спустя показался вновь, точнее показалось его тело, обзаведшееся новым украшением правой глазницы.

Последний – если поверить Николаю – оставшийся наемник, равно как и сам маркиз, показываться не пожелал. Что ж…