Дома ее ждал незаконченный доклад о Трехдневном инциденте в марте 1810 года, когда французские оккупационные войска по приказу самого Наполеона палили из пушек через Край в пустоту. Они хотели создать ливневые шторма невиданной силы и тем самым уничтожить своих противников, но подняли лишь легкую пороховую дымку. Самая большая неудача в истории, связанная с контролем климата. И этот спуск такой же бесполезный, подумала Донна, бесконечное и утомительное упражнение без всякого результата. Как и вся ее жизнь, впрочем. Каждый раз, когда отца переводили на новое место, она давала себе слово измениться, любой ценой стать другим человеком… даже если – нет, в особенности если – это значило, что придется изображать кого-то, кем она не была. В прошлом году, когда они жили в Германии, Донна поехала покататься с местным ухажером в его «альфа-ромео» и не стала удовлетворять парня руками, а взяла в рот. Тогда она подумала, что вот теперь все изменится. Но нет.
Ничего не изменилось.
– Осторожнее! – крикнул Расс. – Впереди ступенек не хватает! – Он прыгнул, и площадка загудела под его кроссовками, как гонг. А потом еще раз, когда за Рассом последовал Пигги.
Донна засомневалась. Там не было пяти ступенек, зиял двадцатифутовый пролет. В этом месте утес выдавался вперед, и если она поскользнется, то может вообще рухнуть в пропасть.
Донна почувствовала, как куда-то в сторону уходит каменная стена, и неожиданно поняла, что с миром ее сейчас связывает лишь крошечный клочок материи, на котором едва помещаются подошвы. Небо обернулось вокруг девушки, простираясь в беспредельность, бездонную и абсолютную. Донна могла сейчас раскинуть руки и прыгнуть в вечность. «Интересно, что со мной тогда будет? – подумала она. – Я умру от жажды и голода или падение будет настолько быстрым, что мне просто не хватит кислорода и я задохнусь в воздушном океане?»
– Давай, Донна! – крикнул ей Пигги. – Не трусь!
– Расс… – Голос у нее задрожал.
Но тот даже не взглянул на Донну. Он, нахмурившись, смотрел вниз и в нетерпении ждал, когда же они смогут продолжить путь, обронив:
– Не дави на леди. Мы можем и без нее пойти.
Донна чуть не задохнулась от злости, боли и отчаяния. Она набрала полную грудь воздуха и прыгнула, почувствовав, как замерло сердце. Небо и камень пронеслись над головой. На мгновение она ощутила, как парит, падает, что все пропало и смерть уже рядом. А потом Донна с размаху приземлилась на площадку. Больно было адски, и поначалу она даже подумала, что растянула лодыжку. Пигги схватил ее за плечи и костяшками пальцев потер по голове:
– Я знал, что ты справишься, плакса.
Донна отпихнула его руку:
– Ладно, умник. Как, по-твоему, мы обратно вернемся?
Пигги сразу прекратил улыбаться. Открыл рот, закрыл. Со страхом дернул головой вверх. Через провал мог легко перепрыгнуть только акробат и, ухватившись за ступеньку, подняться наверх.
– Я… В смысле…
– Да не беспокойтесь вы, – нетерпеливо сказал Расс. – Что-нибудь придумаем.
Он снова двинулся вниз.
Донна поняла, что Расс ведет себя странно и шагает по лестнице как одержимый. Один раз он принес в школу револьвер отца и с гордостью всем заявил, что утром перед завтраком играл в «русскую рулетку». Три раза.
Сейчас у него был такой же сумасшедший взгляд, и Донна не имела ни малейшего понятия, как ему помочь.
Расс шел как автомат, безмолвно, неутомимо, не ускоряясь, но и не замедляясь. Донна следовала за ним, храня тревожное молчание, а Пигги суетливо носился между ними, словно собачонка, и тараторил. Донну поразило, насколько уместной, если не откровенно аллегоричной была эта сцена: они идут вдвоем, как обычно вместе и одновременно порознь, а между ними сплошной шум. Когда солнце скрылось за утесом, а полуденная жара спала, Донна все еще думала о расстоянии, которое разделяло ее и Расса, и о тишине.
Лестница теперь стала кирпичной, с прожилками цементной кладки и маленькими опорами, вбитыми в камень. На одной из площадок кучей лежали хвостики от вишен и косточки, а ограждение было полностью белым от птичьего помета. Пигги перегнулся через перила и сказал:
– О, а я чаек вижу. Летают там.
– Где? – Расс тоже склонился над перилами и презрительно процедил: – Голуби это. Газзоди их выпускали, стреляли по ним из винтовок.
Когда Пигги снова пошел за Рассом, Донна неожиданно поймала его взгляд: влажный и жалкий от беспомощности и отчаяния. На ее памяти он так испугался лишь раз, несколько месяцев назад, когда она зашла к нему домой по дороге в школу, сразу после убийства эмира.
Окна в гостиной были занавешены, и после утреннего солнца комната казалась неестественно мрачной. Голубой свет от телевизора мерцал на полках с почти растворившимися во мраке керамическими фигурками: дрезденскими молочницами, фарфоровыми китайцами из Шантильи, мейссеновскими мопсами с золотой цепочкой в зубах, одной на всех, и обнаженными дельфтскими нимфами, застывшими в танце.