Одно преступное одиночество

Но и не плакать я тоже не могла, слезы душили меня, и я никак не могла найти в себе силы справиться с волнением. Ну почему, почему счастье никогда не бывает полным, почему все то, что составляло сейчас мою радость – Игорь и его дети, – все может исчезнуть из моей жизни навсегда?

Какое убийство, что за бред? Как я могла убить мужа? Я что, сумасшедшая и меня нужно посадить под замок? Я опасна для общества? Но этого не может быть! У меня никогда в жизни не было провалов в памяти! Да, безусловно, тот вечер, когда я расклеивала объявления, не делал мне чести. Да, было в этих моих действиях что-то безумное, вызванное отчаянием, стрессом. Но я живой человек, мне просто было очень плохо, и… Сейчас я уже не могу подобрать нужных слов, чтобы описать чувства, которые я испытывала тогда. Глупость, конечно, идиотизм. Но все это в прошлом. И больше я и вспомнить-то ничего подобного не могу. Я вполне себе уравновешенный человек, адекватный.

Конечно, истинную причину нашей ссоры с Колей я ото всех скрою. Даже от Игоря. И не потому, что не доверяю ему, просто это не моя тайна, вот и все. Эта история всегда будет стоять как бы в стороне, в темном уголке моей жизни. И рано или поздно я о ней все равно забуду.

Я вспомнила одну из наших последних ссор с Колей, связанную с моим желанием взять ребеночка из детского дома. Муж был категорически против, одно только упоминание о детском доме вызывало в нем отвращение, я видела это, чувствовала, и эта его гримаса, словно я заставляла его съесть лягушку, сильно действовала мне на нервы. Для более серьезного, основательного разговора о том, почему у нас с Колей не было детей, мне не хватало документального подтверждения – медицинского заключения о бесплодии одного из нас. Вернее, я-то знала, что здорова, а вот Коля наотрез отказывался провериться. К тому же эту болезненную тему мы могли поднимать, когда наши отношения позволяли нам иметь детей, когда мы хоть и редко, но спали под одним одеялом, а в последние-то годы об этом и речи не могло быть. Но что делать, когда вся моя жизнь в какой-то момент показалась мне совершенно бессмысленной и глупой без ребенка?

Да, я в одной из наших последних ссор с мужем упрекала его в том, что он не позволяет мне почувствовать себя матерью, и мне казалось совсем уж недопустимым, что моя жизнь, мое будущее зависит от человека, которого я, во-первых, не люблю, во-вторых, давно уже не уважаю и даже презираю! А еще мне страшно было подумать о том, что я сама, своими руками превратила свою жизнь в какое-то уродство, в какое-то бессмысленное существование, заперла себя во лжи и бессмысленности. Как я могла допустить, что весь бизнес перешел в руки мужа? И если поначалу он управлял нашими аптеками, то теперь уже управлял и моей жизнью?! Это он мягко отказывал мне в разводе, мягко отказывал в моей просьбе принять участие в оформлении приемного младенца, мягко запрещал мне дышать полной грудью! Думаю, что именно это обстоятельство, эти непонятные отношения с мужем, которые мне и объяснить-то было бы сложно, и заставили меня играть в несвойственную мне игру с Игорем, затуманивая свою сущность и превращая наш с ним роман в какой-то фарс!

Особенно остро я почувствовала всю дешевую театральность нашего романа в ту минуту, когда до меня дошел глубокий мотив Игоря, согласившегося играть по моим правилам – им-то, в отличие от меня, двигало чистое благородство, когда он скрывал от меня своих детей, априори не желая взваливать на меня заботу о них.

И вот теперь, когда я бы с радостью предложила ему свою помощь, с легкостью сбросив с себя ненужные тайны и недомолвки, когда я готова была признаться ему в том, что тяготилась своей невозможностью открыть ему свою душу, надо мной нависла реальная угроза предстать перед судом за убийство, которое не совершала.

Я знала, что за ужином нам предстоит нелегкий разговор и что я должна буду ему рассказать все, что я помню из того вечера, когда убили моего мужа. И я готова была ему все рассказать, разве что слегка подкорректировав тему скандала.

Я догадывалась, что все, что может иметь отношение к убийству, а, значит, и ко мне лично, ведь я – главная подозреваемая, сейчас находится в руках полиции. Значит, и мой ноутбук. Что ж, если следователь окажется внимательным, то он может заподозрить мое чрезмерное внимание к некоторым темам, а потому мне надо подготовиться к возможным вопросам. Но главное должно было сыграть в мою пользу – в истории моих обращений в Сети было очень много материала, касающегося процедуры усыновления. А в ящике моего письменного стола они наверняка нашли блокнот с целым списком детских домов, приютов и номерами телефонов всех директоров и заведующих всех этих заведений. Поэтому в моих разговорах с кем бы то ни было «детская» тема должна быть ключевой.