Одно преступное одиночество

Конечно, если следователь не дурак, то он проверит все мои звонки, выяснит, что я звонила в визовый центр, может отправить запрос или даже поехать туда, и ему скажут, что я оформляла приглашение Мирем. Найдут в моем телефоне и след моего звонка Теодоре. Ну и что ж, отвечу я, да, у меня есть в Болгарии подруги – Теодора и Мирем. Что в этом особенного? Да, я время от времени перезваниваюсь с Теодорой. Но почему приглашаю Мирем? Да просто приглашаю в гости и все. Почему я не звоню Мирем, а Теодоре? Нет, вряд ли следователь додумается до такого глупого вопроса. Теодора – горничная в отеле «Черное море», скажу, что познакомилась с ней давно, когда отдыхала в Варне. И это будет чистой правдой. Мирем? Скажу, что это подруга Теодоры, что мы вместе проводили время.

Конечно, я переживала. Я уже давно, самой быстрой почтой, отправила Мирем приглашение, правда, на адрес Теодоры. И собиралась на днях купить ей электронный билет на самолет Варна – Москва. Думаю, они обе там нервничают, ждут от меня новостей, Теодора, думаю, каждый раз вздрагивает, когда ее подержанный ноутбук издает нежное «дзинь», когда на ее почту приходит новое письмо. Теодора – большая мечтательница, она любит путешествовать по интернет-магазинам, мечтая о покупках, подписывается на разного рода рассылки, и ее почта просто ломится, наверное, от этих рекламных писем. А от меня письма все нет и нет. А что я могу поделать, когда все так изменилось, и теперь приезд Мирем просто невозможен?!

Мой телефон изъяли, а я даже не помню номера Теодоры. Я бы написала ей письмо, электронный адрес ее почты я хорошо запомнила. Но откуда ей написать? В спальне на письменном столе есть компьютер Игоря. Я буду полной дурой, если не воспользуюсь им и не сообщу Теодоре о случившемся. Она должна будет меня понять. Но вот Мирем. Как она отнесется ко всему этому? Поверит ли мне? Не подумает ли, что я решила ее просто обмануть, кинуть? Как убедить ее набраться еще немного терпения, подождать, когда все успокоится, когда найдут настоящего убийцу Коли, а меня отпустят, и тогда она сможет приехать ко мне? А может, все рассказать Игорю? Но поверит ли он мне? А что, если он поведет себя так же, как Коля?

Все эти мысли одолевали меня в то время, как мы с малышами, устроившись на ковре в детской, строили большую пирамиду. Как бы мне хотелось думать только о пирамиде, о девочке Анечке и мальчике Сашеньке, о чудесных детях, которые, в случае если с меня снимут обвинения, могли бы стать и моими детьми! Нанизывая деревянные плоские детали пирамиды на ось, я представляла себя с деревянной дверцей поверх кожи на том месте, где у меня было сердце. И дверца эта была закрыта, заперта. Пока все считают меня преступницей, убийцей мужа, я просто не имею права никого любить и впускать в свое сердце. Особенно этих маленьких детей.

По щеке моей скатилась слеза. Я вдруг подумала о том, что никогда еще не имела возможности вот так близко наблюдать детей. Какая же у них тонкая и нежная кожа! Мягкие светлые волосы, как шелк, как лен, я не знаю, как… Я время от времени гладила детей по голове, вглядывалась в их глаза, любовалась их густыми ресницами, маленькими носиками, губками, как вишенки, и мне хотелось взять их на руки, крепко прижать к себе, передать им свою любовь, тепло. Да только все внутри меня вымерзло. Я стала другой. И все то, что еще не так давно радовало меня, доставляло наслаждение, сейчас вызывало чуть ли не страх – я, как женщина, уже больше не существовала. Сейчас все было направлено на то, чтобы очиститься, отмыться от обвинения. Я вбила себе в голову, что не имею права (пока, во всяком случае!) даже находиться рядом с этими ангелочками.

Еще я переживала свою холодность. Мне казалось ночью, что тот холод, что поселился внутри меня, остудил и чувства Игоря. Мы были напряжены, каждый думал о своем и каждый чего-то ждал, каких-то новостей, и ожидание это было тревожным, тяжелым. Как все повернется? Сможет ли следователь найти улики, которые указывали бы на другого человека, настоящего убийцу?

Внешне же моя жизнь в доме Игоря выглядела довольно спокойно (за исключением утреннего звонка Ефима Борисовича, который задал мне несколько вопросов, сильно подпортив мне и без того кислое настроение). Дети улыбались мне, соглашались на все мои игры и выглядели вполне счастливыми. Катя тоже посылала мне ободряющие взгляды, то и дело звала меня на кухню то чайку попить, то просто посидеть с ней рядом. Она, как женщина, понимала, что я нервничаю, и хотела помочь мне освоиться в доме, немного расслабиться.

– Курите? – спросила она меня, взглядом показывая на дверь, из чего я поняла, что она сама покуривает, но делает это в подъезде.

– Иногда, – призналась я.