Одно преступное одиночество

Сожалела и о том, что не сумела подобрать правильных слов, чтобы убедить в свое время Мирем расстаться с Меттином, уехать, к черту, из Варны, если уж на то пошло! Я предлагала ей деньги на переезд в любой город Болгарии, чтобы только она оторвалась от своего мучителя. Ну и, конечно, я так и не поняла, как это можно вот так любить и быть зависимой от мужчины, который тебя использует, живет за твой счет, бьет, насилует! Да, Мирем признавалась мне, что давно уже не получает никакого удовольствия от близости с Меттином, что терпит его, даже ненавидит, но страшно боится, потому что в случае, если она от него сбежит, он точно убьет ее. Что же произошло в тот день, когда он все-таки убил ее? Быть может, она рассказала ему о своем решении уехать в Москву? Или он сам узнал каким-то образом об этом? А может, убил просто так, спьяну. Когда-нибудь я об этом узнаю от Теодоры, а Теодора – от соседки Мирем по имени Дора. Ну не мог Меттин тихо избивать свою подругу, наверняка Дора слышала.

Хотя что это изменит?

Я вышла из храма совершенно обессилевшая. Я не понимала, за что мне посланы все эти страдания. Сначала меня обвинили в убийстве мужа, теперь вот я потеряла свою любимую подругу. И ведь никто, даже Теодора, которую я тоже любила всем сердцем, не знал (и не узнает!) всей полноты трагедии случившегося!

Холодный дождь загнал меня в маленькое кафе. Я заказала чай с коньяком, села в самый угол, подальше от остальных посетителей, и предалась воспоминаниям.

Принесли большой бокал с чаем, в котором плавал ломтик лимона. Я обняла его ладонями и закрыла глаза.

Порой мне кажется, что, если бы не высокая температура и страх Мирем перед болезнью, а, может, и смертью, она и не рассказала мне свою историю. Но ее мать умерла от высокой температуры, сгорела, судя по тому, что мне рассказала об этом Мирем, от воспаления легких. Но у Мирем не было воспаления легких, думаю, она подхватила вирус, и ее высокая температура продержалась всего сутки. Я оставила ее у себя в номере, и мы с Теодорой ухаживали за ней, вызвали врача, который сделал ей укол, после которого температура спала, и Мирем уснула.

Но в самом начале болезни, когда Мирем, засидевшаяся в моем номере, вдруг стала мерзнуть, и это несмотря на то что за окном было почти тридцать, и когда она попросила Теодору принести ей грелку с горячей водой, она так испугалась, что умрет, что схватила меня за руку и попросила выслушать ее.

– Его звали Эмир Эмилов, он был двоюродным братом моей матери. Настоящий бандит. Убийца. Он ограбил, а может, и убил какого-то крупного чиновника, старика, по сути, который в свое время, когда существовал Союз, был приближен к царской семье. Так он, во всяком случае, сказал моей матери.

– Что, прямо так и сказал, что убил?

– Нет, он рассказал о чиновнике и его связи или дружбе с царской семьей. И дал ей кое-что на хранение. Позже его нашли неподалеку от нашего дома с отрезанной головой. Мама сказала мне, что это, наверное, дружки расправились с ним за то, что он их обманул, не поделился.

– Мирем, какую страшную историю ты мне рассказала!

– Все это – правда! Я могу умереть, а потому спешу рассказать тебе, где находится то, что мама просила меня сохранить.

– Но почему мне?

– Да потому что Россия близко от Украины. Я-то туда точно не попаду.

– Куда?

– В Харьков.

– Почему? Я дам тебе денег, и ты поедешь туда. Только почему Харьков?

– Расскажу, если ты укроешь меня еще одним одеялом.

Я смотрела на Мирем, скукожившуюся под тремя гостиничными одеялами, обложенную грелками, и не верила ни единому ее слову. Слишком уж мелодраматично, даже, я бы сказала, фантастично звучало все то, о чем она мне рассказывала. Ее рассказ смахивал на бред больного человека.

– Поедешь в Харьков, я дам тебе адрес, найдешь там Мирем Христову…

Мирем Христова лежала сейчас передо мной и бредила. О какой еще Мирем Христовой она говорила, я понятия не имела. Мне было жаль ее. Вероятно, в ее жизни, точнее, в жизни ее несчастной матери и был брат по имени Эмир, может, с его именем и связана какая-то тайна, да только теперь, когда Мирем полыхала огнем, пожиравшим ее худенькое тельце, ее горячие мозги выдавали мне лишь клубок спутанных мыслей и страхов.

– Запоминай. Хотя нет, возьми листок и запиши адрес.

Я, чтобы не волновать ее, взяла свою записную книжку и записала адрес.

– Найдешь Мирем Христову и спросишь у нее, помнит ли она Мисси.

– Мисси?

– Да, запиши, не забудь. Она сразу же поймет и отдаст тебе то, что положено.

– Что, Мирем, она должна тебе отдать?

– Маленький холщовый мешочек, а в нем одна вещь, принадлежащая Мисси.

– И что я должна буду с ней делать?

– Привезешь мне! – И тут маленькое, с запавшими глазами лицо Мирем осветила улыбка. Улыбка блаженной. – А уж мы потом с тобой решим, что с этим делать.

Теодора вызвала врача, и к вечеру Мирем взмокла так, что мы едва успевали менять ей рубашки и наволочки с простынями.

Утром она уже была здорова, сидела возле окна в кресле и попыхивала сигареткой, запивая дым глотками горячего сладкого кофе.