Одно солнце на всех

– Вот видишь, что происходит, когда ты не стараешься, Люся?! – мягко упрекал он внучку, – Ты знаешь, как твоя мама училась? Да мы вообще не знали, что такое уроки и когда она их делает… За все десять лет ни единого замечания или жалобы, на родительских собраниях только её и хвалили.

Качая головой, он открывал холодильник, проявляя интерес исключительно к начатой бутылке водки, которая стояла тут с тех самых пор, как Люся помогала матери делать компресс, когда у той случилось воспаление среднего уха. Без всякой связи со своим предыдущим замечанием, Вениамин Витальевич туманно жаловался на боль в горле и тогда Люся, в полном согласии со своей отзывчивой природой и душевной чувствительностью, тактично отворачивалась или выходила. Каждый раз после ухода дедушки, содержимое бутылки заметно уменьшалось.

Дедушка и бабушка жили рядом с ними, поэтому ходили друг к другу и виделись они довольно часто. Бабушка любила поговорить и умела это делать.

Особенно красноречивой Людмила Эдуардовна становилась во время, так называемых, упаднических настроений матери, которые наблюдались у той регулярно, раз или два в месяц. В этот период она замыкалась и полностью уходила в себя. В таком состоянии Оленька не желала никого видеть и ни с кем разговаривать. Бабушка, прекрасно зная об этом, остро переживала, как в самый первый раз.

Внимательно выслушав по телефону от Люси полный отчёт о том, что мама делает сейчас, что ела, что пила, что говорила, Людмила Эдуардовна не удовлетворялась данными сведениями, и вскоре, взволнованная, бледная, запыхавшаяся, была уже у них в квартире.

– Что у вас тут случилось?– спрашивала она, – будто это кто-то другой, а вовсе не она, всего лишь пять минут назад беседовала с внучкой на ту же самую тему, – Ты чем-то обидела её? Может, что-то сказала не подумав?

– Ты ведь знаешь, что нет, – вскинув на бабушку печальный взгляд, отзывалась Люся, – да не беспокойся пожалуйста, а то давление подскочит опять… День, два и пройдёт… Ну ты ведь знаешь маму…

– Вот именно, – обречённо отвечала Людмила Эдуардовна, – опускаясь на табурет в прихожей, и тяжело переводя дыхание.

Входить сразу к дочери она не решалась, лишь через дверь робко интересовалась, чего бы той хотелось. Ответа чаще всего не было, либо он звучал грубо, и самый общий смысл его сводился к тому, чтобы её, Оленьку, оставили в покое.

После этого на кухне бабушкой проводилась ревизия, и шёпотом вырабатывался план дальнейших действий.

– Это что такое? – спрашивала Людмила Эдуардовна, заглядывая в сковородку, – Мясо? Такое жирное? Ты что, Люся? Да Оленьке нельзя такое с её печенью!! Вот что, я там овощи принесла, ты помой, почисть, а я пока шиповник с боярышником запарю, Оленька любит, там столько витаминов… Ну а потом, – женщина с усилием тёрла лоб, превозмогая головную боль, – потом картошечку с баклажанами потушим…

Люся училась ровно. Можно сказать, стабильно средне. Без особых взлётов, но и без обидных или болезненных падений. Любимых предметов, как и каких-то более или менее выраженных интересов, у неё не было. Школу, конечно, не любила, но тоже умеренно и спокойно. Без агрессии и пролетарской ненависти.

Мама Оля, к тому времени выносившая в себе и нежно лелеющая к моменту окончания Люсей школы сразу несколько хронических заболеваний, в то небольшое, оставшееся от забот о собственном здоровье время, пыталась различными способами выяснить, к чему больше расположена душа её дочери. Совершенно не преуспев в этом, вынуждена была спросить напрямую. Как выяснилось – ни к чему. Это совершенно не укладывалось в голове у матери.

– Неужели тебе не нравится вообще ничего? – вопрошала она патетически, – Ну так ведь не может быть!?

– Почему же, – отвечала Люся со своей неизменной, в полном соответствии со своим именем милой улыбкой, – мне нравятся многие вещи: музыка, кино, рисование, ландшафтный дизайн, Гарри Поттер, статуэтки ангелов…и ещё куча всего, – она уже почти смеялась, – но всё же не настолько, чтобы делать что-нибудь из этого своей профессией.

– Да ты что издеваешься? – возмущалась мать, – Я ведь серьёзно спрашиваю, куда ты намерена идти после школы? Люся пожимала плечами.

– Не знаю, да мне в общем-то, всё равно… Куда-нибудь…

Для усиления позиции и более массированной атаки, мать подключала тяжёлую артиллерию в лице своих родителей.

– Полюбуйтесь, – предлагала она им, поворачиваясь к Люсе, – перед вами человек, которому всё равно, куда идти и чем заниматься в жизни… Ей шестнадцать лет, а у неё комната облеплена постерами с Гарри Поттером и пошлейшими ангелочками.

Люся улыбалась и матово посверкивала спрятанным глубоко в её карих глазах чем-то невысказанным, тайным и глубоко личным.

Первой высказывалась бабушка, Людмила Эдуардовна, всё ещё работающая в научно-методическом отделе краеведческого музея, правда уже не на полную ставку. Но говорила она несколько отвлечённо, часто съезжала в сторону и поэтому, по мнению Оленьки, выходило не совсем по существу. Но как бы там ни было, если не качественное, то хотя бы количественное преимущество было на её стороне.