Одноглазые валеты

Дикий крик – яростный и напрасно протестующий, зверь внутри ее, попавшийся в нерушимую западню, – вырвался из нее одновременно с этой жуткой дрожью, заплясавшей под кожей; она не забыла это ощущение. Кожа теперь не была загорелой: серебристый оттенок сделался серым и маслянистым, руки («Это иллюзия, – молчаливо убеждала себя она, – Господи, пусть это будет всего лишь мое воображение») уже не были такими плотными, как раньше, – казалось, теперь они изгибались с отвратительным бескостным изяществом. Зубы едва умещались во рту, а каждая часть ее тела, казалось, вот-вот взорвется, кожа натянется, лопнет – слишком туго ею обернуты кости, которые превратились в острые лезвия. Каждый шаг давался с трудом. С ее ногами ничего не случилось, они лишь приобрели тот самый переливчатый оттенок, как и ее руки, но ей казалось, что они онемели. Суставы не сгибались, ни в коленях, ни в бедрах, и ей приходилось изворачиваться всем телом, чтобы сдвинуться с места. Она была почти на середине виадука, на высоте шестиэтажного дома, где вокруг ни одного здания, чтобы попробовать спрыгнуть на крышу – если она вообще могла бы на такое пойти. Ее единственной надеждой было добраться до станции.

Он поймал ее.

С небрежной грубостью существа, полностью уверенного в своих силах, он обвил своим щупальцем ее шею и, дернув, сбил ее с ног; от удара она едва могла дышать, едва могла пошевелиться. Всей своей тяжестью он повалился на нее, придавливая обе руки своими основными щупальцами, пока мелкие отростки зацепились за ее блузку, срывая пуговицы, разрывая ткань и стаскивая бюстгальтер. Между рельсами было широкое бетонное полотно, именно на него они и упали – их сразу же увидели бы со станции, но только не в такую бурю. Его пенис коснулся ее живота, когда он пытался поменять положение, высвободив одну руку, чтобы задрать ей юбку и стянуть трусики. Она ударила его изо всех сил, но лишь почувствовала боль в руке. Она попыталась дотянуться пальцами до его глаз, но туз уже был начеку – схватил ее руку и прижал к земле.

Среди резких яростных криков чей-то голос послышался в ее голове, он звал ее по имени.

– Тахион! – выкрикнула она, не зная, кричала ли она мысленно или вслух, а может, и то, и другое.

Где вы? Это были действительно его слова или игра ее воображения, протягивающая ей последнюю воображаемую тростинку, за которую можно зацепиться?

Уже поздно

, был ее ответ. Она закипала изнутри, все ее тело бурлило, пузырилось, разъединялось. Он поймал ее, и трансформация уже приближалась к критической массе; она понимала, что всего через несколько минут все будет кончено.

Тогда помоги мне, сказал ей Тахион. Открой свой разум, Коди, скажи – я могу все, я должен увидеть его!

Войди, подумала она. Но ничего не произошло. Никакого ощущения проникновения или чужого присутствия.

Никаких образов, о которых она читала в тысячах книг и комиксов.

Но взгляд туза остекленел, а его тело замерло.

Я остановил его, Коди, сказал Тахион, но я не знаю, как долго смогу удерживать его

.

Она высвободила руки из щупалец туза, подобрала ноги, отказываясь реагировать на протесты своего тела, заставляя его двигаться, и направила все силы на то, чтобы подняться. Он сдвинулся, слегка зашевелился – теперь ей не нужен был неистовый мысленный крик Тахиона, чтобы понять, что это значит, – он заревел, как тяжелоатлет перед последним выпадом: вытянул руки вперед, перенес весь свой вес на ноги и начал переступать с одной на другую. Он покачивался из стороны в сторону, будто Шалтай-Болтай, пытаясь восстановить равновесие своего тяжелого тела, пока наконец не остановился.

Ее ослепила вспышка света – от станции отъехал поезд, его головные фонари осветили рельсы, а затем последовала вспышка еще ярче, с искрами и пламенем и криком агонии, когда его конечность попала на контактный рельс. Туз подскочил и заревел, когда его тело дернулось в конвульсиях – через него прошел разряд электричества. Коди испугалась, что он может вырваться и каким-то образом сбежать. Но она не приняла в расчет поезд. Машинист затормозил, как только увидел их, но наклон был крутой, и поезд катился по инерции, рельсы стали скользкими от дождя, и даже остановившись под визг тормозов, головной вагон все равно превратил существо в кровавое месиво.

Поездная бригада бросилась ей на помощь, и она услышала вой полицейских сирен, стекающихся со всех сторон к мосту. Вскоре виадук был полон людей в голубых дождевиках, платформа вдалеке освещалась мини-камерами приехавших с телевидения операторов. Она не сдвинулась с места, у нее не было на это сил, она просто лежала на боку, слегка вытянувшись, и глядела на дымящиеся останки, не обращая внимания на возмущенные, шокированные и зачарованные взгляды пассажиров.