Одолень-трава

Опередив Ксюна, Скучун пташкой порхнул по комнате, дрожащими лапками снял шкатулку с полки и поставил на стол. Глаза его округлились от волнения, наэлектризованная шерстка потрескивала — он ясно расслышал голос, прошептавший: «Вот он, заветный ключик, которым открывается дверца…» И Скучуну померещилось, что агатовая ящерка подмигнула ему красным своим глазком!

Скучун застыл перед чудесной шкатулкой. Пол поплыл под его ногами, лица друзей двоились и таяли… Голова гудела, бил озноб, и не было вокруг ничего, кроме жгучих, как огонь, рубиновых глаз саламандры…

Невольно, будто под гипнозом, Скучун протянул лапку и коснулся огнистых рубинов, но тут же, вскрикнув, отдернул ее. Что-то щелкнуло там, внутри, бронзовая крышка откинулась, и из шкатулки вырвался небесно-голубой лепесток огня. Он стал синеть, бесшумно дыша, бесплотный и колдовской. Все четверо окаменели с расширенными от испуга зрачками, в которых змеился огонь, сгинувший так же внезапно, как появился, рассыпавшись синими звездными искрами… А на дне холодной шкатулки осталась лежать старинная карта столицы с прежними названиями московских улиц. То место на карте, где Малая Никитская соединялась со Спиридоновкой напротив церкви Большого Вознесения, отмечено было синим крестиком.

На миг все позабыли о Скучуне, выхватывая карту друг у друга и гадая наперебой, где же находится это место, и как теперь называются указанные на плане улицы… И только Скучун не участвовал в этих толках. Притихший и просветленный, отошел он в сторонку, прижимая лапки к груди и улыбаясь вновь обретенной надежде! Он понял, что эта весть — для него, и в ней указан путь к спасению.

— Друзья мои, постойте, — слабый его голосок прервал общий гомон. Выслушайте меня и, умоляю, не возражайте! Этот план послан мне, чтобы я с его помощью сумел избавиться от своей болезни. А быть может, не только для этого… Объяснить всего не смогу, я просто знаю это и все!.. И прошу вас, дорогие мои, вы только не мешайте мне, и все будет хорошо. Я ухожу наверх, на поиски зашифрованного места и скоро-скоро вернусь. А вы ждите меня тут и не беспокойтесь ни о чем. Ведь всякий путь, если он желанный, дарует то, во что веришь… А я хочу… нет-нет, не сейчас… Вдруг не сбудется! Прощайте… и Скучун, кивнув остолбеневшим друзьям, направился к двери.

Однако его опередили. Ксюн прыжком кенгуру метнулась к выходу, заслонив дверь собою.

— Скучушечка, миленький, — лепетала она, порозовев от смущения, — я должна быть с тобой! Ну подумай, разве поодиночке мы спасли бы Личинку и победили бы жомбиков? А разве не я вызволила тебя из подземной библиотеки, в которой ты заболел? Прошу тебя, не уходи один! Все же Москва — это мой город, и мне она знакома чуточку больше, чем тебе… И потом, моя бабушка…

— Бабушка… — пробормотал в задумчивости Скучун, что-то напряженно обдумывая.

— И я с вами, и я! Как же так! Только начинаются настоящие приключения… Я обязательно пригожусь, вот увидите — правда-правда!

Кутора, которая по случаю визита в дом Старого Урча навязала на ушки большущие желтые банты, пыталась придать своим словам побольше убедительности, мотая головой в такт. И банты прыгали на ее растопыренных ушах, словно две веселые собачонки…

Скучун собрался было возразить, но Старый Урч перебил его.

— Дети мои, не надо спорить. Пожалуй, решение придется принимать мне, как самому старшему среди нас. Кажется, вы называли меня своим дедушкой… — Урч обвел взглядом собравшихся и, не услышав возражений, продолжил: — Давайте отправимся в Москву все вместе. Ведь тебе, Скучун, может понадобиться помощь, ты будешь знать, что мы рядом, и станешь действовать намного спокойнее… В то место, которое обозначено на карте, ступай в одиночку — мешать тебе мы не станем. А вот искать, где оно находится, всем вместе нам будет полегче.

Ну, а кроме того… — Урч откашлялся и пригладил усы, — мне давно уж хотелось взглянуть на Верхний город, по которому все вы тут с ума посходили… — И он с довольным видом протер стекла очков громадным своим носовым платком и, крякнув, водрузил их вновь на носу.

Скучун только молча кивнул в ответ. Кутора, взвизгнув, завертела головой как сумасшедшая, а Ксюн от радости запрыгала на месте.

Старый Урч обошел весь дом, гася догоравшие уже огарки свечей и вздыхая: «Ну вот она, новая жизнь! Эх-хе-хе… Вовремя, нечего сказать… Это на старости-то лет сподобился, да! В первый раз покидаю я тебя, милое мое одинокое гнездышко…»

Шаркая шлепанцами, Урч спустился по лестнице и предложил присесть на дорожку. Он оглядел всю компанию, бережно завернул шкатулку с картой в свой необъятный клетчатый носовой платок и, подмигнув, легонько щелкнул Кутору по носу.

— В путь, дети мои! Все еще только начинается! — и, хлопнув ладонями по коленям, вскочил молодец-молодцом, пропустил всех вперед и захлопнул за собой дверь.

Скучун как на крыльях мчался по мостовой к подземному ходу, ведущему наверх, за ним скакали девчонки, а позади, прилично поотстав, поспешал Старый Урч. Сопя и презирая одышку, он еле слышно напевал себе под нос: «Мы длинной вереницей идем за Синей птицей…»