Одуванчик в тёмном саду

Правда, на меня посыпался град каких-то мелких неприятностей, вроде густо наперченного супа, вымазанного чем-то липким и жирным сидения стула в столовой, совершенно расстроенного инструмента перед занятием, сломанных карандашей и прочего подросткового творчества.

Но я довольно быстро поняла, как их избегать — слишком уж заметно было злорадное ожидание, буквально витавшее в воздухе, когда я приближалась к “опасному участку”.

И вообще, злорадства вокруг как-то прибавилось. Одни шушукались не столько сердито, сколько презрительно-свысока, другие гаремные девы периодически посматривали с фальшивым сочувствием, изнутри начиненным удовлетворенным ехидством…

Довольно долго я не могла понять, что происходит. Но нечеткий гул вокруг меня, который я сначала принимала за перешептывания, на вторые сутки оформился в кидаемые в мою сторону ясные и понятные фразы: «Не понравилась!», «Кому ты нужна, эпоква!», «Ни рожи, ни кожи…»…

А вечером, когда я поднималась вверх по лестнице, идущая следом девушка мысленно оценивающе-удовлетворенно усмехнулась, прямо мне в спину: «Значит, совсем не понравилась Повелителю, раз он провел с ней ночь, а потом выкинул обратно в гарем».

Бедные дети, бемольку им в игрушки. Всех мыслей — как бы к властелину поближе пролезть и что потом за это выпросить. Одна я на всю голову долбанутая альтруистка. Позовет? — Хорошо, приятный парень. Не позовет? — Убиваться точно не стану. Мне есть чем заняться помимо размышлений о том, как бы его ловчее подоить. Главное, слишком сильно весь этот табун кобылиц неезженых не достает, вот и проживем себе. Детские подставы обойти легко, а на более серьезную пакость никто не решится — это чувствовалось. И вообще во время посещения столовой теперь чувствовалось и слышалось слишком много лишнего, но, если не прислушиваться, то можно делать вид, что поблизости шумит море или в ушах свистит сильный ветер.

Зато по утрам никто не совался к моей корзинке с персиками, которую охранял паучок с бантиком, с каждым днем все более надутый и недовольный.

В конце концов, когда я в третий раз отнесла посланника на его паутину, он в сердцах пожелал мне, наконец, отгрызть настырному ухажеру пару лап — может, тогда он успокоится. Я обещала подумать, а когда отошла подальше — села под кустик и как следует отсмеялась. Очень уж веселую картинку показал мне сердитый паучок — замотанный в розовую ленточку, как в кокон, и украшенный парой бантов Ррашшард и я, свирепо грызущая своими хилыми человеческими зубиками его бронированную заднюю лапу.

Все хорошо, только непонятно, что делать с такой прорвой фруктов. Я, конечно, люблю персики… но не могу питаться только ими круглые сутки! Если бы соседки не вредничали и не шипели мне вслед про шпионку темных — давно бы раздала им большую часть. А так — приходилось скармливать по паре персиков Шойшо, а остальное тащить к Ришшике.

Гаремные заводилы, кстати, все это время делали вид, что меня не существует, хотя временами я ловила ненавидящие дриадские взгляды. Странно, я краем уха слышала, что по мозгам от аррграу получила хитропопая Стрекоза, а кипятком презрения и неприязни меня поливала Колючка. Наверное, за подругу было обидно, потому что феечку, похоже, пропетрушили так, что она теперь изображала тихую мышку и даже крылышками не трепетала в мою сторону.

Все это привело к тому, что я как можно больше времени старалась проводить в саду или у Ришшики. Чем последняя была очень довольна — по большей части девчонка откровенно скучала, и мои сумасшедшие затеи вызывали у нее бурный энтузиазм. При этом она не забывала по сто раз на дню высказать мне, что более ненормальной эльфы еще свет не видывал. Я кивала, мы обе хихикали и были полностью довольны друг другом.

А еще мы время от времени ловили отголоски чьего-то жгучего интереса, но этот “кто-то” упорно интересовался нами издалека и даже кустами не шуршал. Я подозревала, что некий восьминогий ухажер так проявляет знаки внимания, а вот Ришшика на него вовсе не реагировала до поры до времени. Ей больше нравилось наблюдать за моими химическими опытами.

И вот на третий день после памятной свадьбы мы с Риш сосредоточенно подкладывали сухие ветки в костер и внимательно следили за тем, как булькает бражка из малины.

Где Ришшика раздобыла нужные посудины, она мне не сказала. Увела разговор в сторону, пока я восхищенно скребла ногтем медное донышко. Что хорошо — так это то, что у самой большой кастрюли была изогнутая дугой ручка, как у котелка, за которую ее можно было вешать.

И вот теперь мы ползали вокруг костра, поправляя и придерживая свой шайтан-девайс. В самую большую кастрюлю, висящую над огнем, мы налили брагу, потом поставили внутрь нее кастрюльку поменьше и всю эту конструкцию накрыли миской, в которую предстояло налить ледяную воду. По идее, выпарившийся самогон должен был конденсироваться на дне холодной миски и скатываться с него в меньшую посудину. Но это по идее… а в реальности мы уже два часа прыгали, как дикари вокруг ритуального пламени.

— Осторожнее! Перекашивается же, перекашивается! Держи ее!