Офицерский гамбит

…Командир полка затих и представил себе свою жизнь, изложенную на бумаге. Сначала не получилось, но он дал себе слово пробовать и пробовать, пока не выйдет. И наконец, когда стало настолько тихо, что он мог слышать эту неестественную, совершенно особенную, притаившуюся в каждом уголке кабинета тишину, произошел щелчок в сознании. Кто-то включил тумблер, и возникла визуальная, очень ясная картинка. Сначала крутились многочисленные военные эпизоды, где было и его награждение, и генеральские погоны, и еще много всякой всячины. Но в итоге это все поглощалось, проглатывалось каким-то невидимым чудовищем. И тогда он командовал себе начинать сначала. Он несколько раз в своем импровизированном кино не мог избавиться от военных картин. Но вот появились другие картины: он увидел жену, увидел со стороны выросших детей и себя, совсем другим, вовлеченным в их жизнь. Увидел отца, мать, старый домик на Роси в украинском селе Межирич, увидел, как они всей семьей идут по городу.

Напряжение внутреннего зрения или воображения подсказывало ему, что он знает это место. Это тихие, зеленые, несколько провинциальные Черкассы на Днепре, несмотря ни на что уютные и близкие сердцу. Полковник открыл глаза и мысленно послал старому Кержену искреннюю благодарность.

3

– Буду увольняться, – коротко, по-военному сообщил он Оксане, когда пришел. Она остолбенела, побледнела, как бумага. И даже не стала расспрашивать. А может, не поверила. Подумала: на службе неприятности, а завтра будет другой день, все, может быть, решится по-другому, образумится…

– Может, выпьешь? – спросила она робко, подавая ужин.

– А что?! Пожалуй, что и выпью. Если ты со мной выпьешь…

– Конечно.

Игорь Николаевич встал, прошелся к бару и взял бутылку доброго грузинского коньяка. «Вот так, грузин бьем, а «Старый Кахети» с удовольствием пьем», – подумал он, откупоривая бутылку. Налил до краев в водочные стопки, а не в коньячные бокалы. По привычке. Но вдруг передумал и из своей стопки перелил обратно в бутылку.

– Что с тобой? – встрепенулась Оксана. На лице ее застыла тревога.

– Да не буду я пить сегодня, лучше потом выпью. А то если начну, то много волью в себя. А завтра разговор серьезный у меня. Комдив будет в полку. Не хочу, чтобы запах был, когда ему рапорт подам.

Тут только Оксана поняла, насколько все серьезно. Она молча подошла к мужу, нежно прижалась к нему, положила голову на грудь и тихонько несколько раз погладила по плечу. Она знала, что если решение принято, не стоит лезть ни с несвоевременными расспросами, ни с убеждениями. Она была женой командира. И не просто командира, но боевого кадрового офицера. Надо на некоторое время оставить его одного, не мешать. Не тот ее Игорь человек, которому нужны бабьи утешения или ободрение… Она только тяжело сглотнула слюну, как будто проглотила комок безысходности, и глубоко вздохнула.

Но когда Оксана позвала детей ужинать, тревожные складки на лбу и у волевого рта Игоря Николаевича разгладились. Он вдруг переключился, как радио, на другую волну, веселую и забавную. Шутил с детьми, цеплялся к ним, принуждал что-то рассказывать из школьной жизни, выдать какие-то несуществующие секреты… Но спать ушел рано, тоже по привычке, потому что в полку намеревался быть к утреннему подъему.

Ночь оказалась ужасным, невыносимым испытанием. Сначала Игорь Николаевич долго не мог уснуть, ворочался, затем застывал, закрыв глаза, но не спал, а все отчаянно боролся с наплывающими мыслями. Слышал, как тихо скользнула под одеяло жена, обдав волной успокаивающего тепла, исходящего от человеческого тела. Возникло внезапное желание обхватить ее рукой, уткнуться в нее и так утонуть в жару ее тела и своих представлений. Но Игорь Николаевич удержался, ему казалось, что так он расклеится, да и к тому же втянет ее, непричастную и невинную, в свои глупые переживания. Он подавил в себе первый, самый сильный импульс и остался недвижимым, будто спящим. Наконец, когда было уже далеко за полночь, он забылся в тяжелом, беспокойном сне. Ему снилась его воинская часть, бесчисленной вереницей проплывали лица сослуживцев. Какие-то судьбоносные построения, какие-то непонятные ободряющие речи. Как это часто бывает в непонятных снах, он отчетливо видел лица и некоторые предметы, но совсем не понимал общей картины, которая оставалась расплывчатой, без видимых контуров, как на рисунке. Потом произошло внезапное переключение, как будто он смотрел телевизор и щелкнул пультом на другую программу. И вот он уже стоит перед командующим, причем не видно никакого фона, неясно, где он конкретно. Зато отчетливо видно его лицо – большое, мясистое, с дряблой кожей, в каких-то струпьях и в то же время напряженное, со сведенными бровями и исступленно сверкающими глазами. Командующий ВДВ отдает ему лично боевой приказ, а он смотрит на него немигающими глазами и, кажется, не слышит слов. Только удивляется искаженному лицу. «Ба, да это вроде и не командующий, а какой-то мутант, похожий на него!» «Да нет же, это командующий…»