Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания

Умный и опытный человек видел, что зло заключалось не столько в экзерцирмейстерстве самом по себе, сколько в тех личностях, которые воспользовались им для личных выгод, сведя к параду все военное дело. Умный человек понял, что пока бездарность находилась во главе армии, не мог помочь горю и боевой опыт, так как та же бездарность извлекла бы из него и навязала войскам одну внешность, одни формы. «Мой мул сделал десять походов, но не стал от этого умнее», — сказал великий полководец, намекнув этим, что не всякому и громадный боевой опыт дает понятие о истинном военном искусстве.

Резюмируя сущность происшедшего в армии после 1814 г. переворота, можно сказать, что в эту эпоху армия утратила своей высокий, благородный, настоящий военный дух и осталась при одной внешности, при одних формах, которые еще никогда никому не давали победы, как бы они ни были совершенны сами по себе.

Выводы

Итак, закончив характеристику нашей армии в эпоху до и после 1814 г., мне остается сравнением обеих эпох сделать вывод о том, что же должно составлять главную силу армии, стремящейся к победе.

Должен отметить, что и после Севастополя лишь немногие писатели вполне ясно и отчетливо указали на сущность переворота, происшедшего в рядах армии после 1814 г., лишь немногие указали, что этот переворот был ужасен своим гибельным влиянием на воспитание командного состава.

Большинство же, как это всегда бывает, обратили внимание лишь на внешность, считали, да и до сего времени многие считают, что все зло и упадок армии произошли от неправильной системы обучения и воспитания солдат.

И вот после Севастополя целая плеяда писателей обрушилась именно на эту внешность: «долой муштру», «долой маршировку», «долой ружейные приемы», «надо оставить только боевую подготовку», «учить солдата грамоте, развивать», — провозгласили они, впав в противоположную крайность.

Насколько был забит, задерган и унижен солдат в период плац-парада, когда он третировался как существо низшее, настолько вдруг вырос этот же солдат в глазах наших писателей после Севастополя; в нем видели вершителя судеб сражений, главный, чуть ли не единственный источник побед. И все начальники, от генерала до подпоручика, считали своим единственным делом воспитание и обучение солдата. Искали его развития, думали совершенно перевоспитать взятого от сохи парня в 4–5 лет службы.

Все обучение и воспитание войск свелось к обучению и воспитанию солдата. Дело не выиграло от этого ухаживания за солдатом, а от дискредитирования офицера в глазах этого же солдата дисциплина пала, явилась та распущенность, борьба с которой должна составить серьезнейшую задачу нашего поколения.

Итак, солдат не оправдал возлагавшихся на него надежд, не явился вершителем победы. Создалось другое, ныне упорное мнение, что наш солдат «испортился» сравнительно с прежней эпохой, когда он якобы был настоящей силой армии.

Между тем, как можно видеть из первой части моего труда, солдат наш не только не испортился, но еще улучшился, сравнительно с наполеоновской эпохой. Был же он тогда могуч и тверд вовсе не благодаря своим особым достоинствам, а благодаря тому офицеру и генералу, которые своей личностью, своими качествами умели создавать богатырей из самого негодного материала. Армия тогдашняя была сильна не своим солдатом, а духом и личными достоинствами начальников.

И эти начальники не сваливались уже готовыми с неба, не приготовлялись в каких-нибудь особых учебных заведениях, а получались из тех же недорослей или простых солдат, из каких позже стали вырабатываться грубые и невежественные бурбоны, видевшие всю суть военного дела в правильном вытягивании носка, пригонке амуниции и пр., готовые ошельмовать и унизить человека за пустую ошибку на церемониальном марше, при смене караула и т. д.

В разные эпохи из одного и того же материала стали получаться совершенно противоположные типы. Причиной этого явилась разница в нравственных достоинствах руководителей армии и во взглядах их на свое призвание.

Генерал старой школы — рыцарь долга и чести, истинный витязь, гордый своим высоким званием, — видел и в офицере такого же рыцаря и витязя, видел в нем своего верного друга и помощника. Понимая, что офицер — не раб и поденщик, понимая, что в военном деле может цениться только работа от души, от сердца, что страх наказания не совместим с достоинством офицера, этот генерал искал других возвышенных стимулов, чтобы приохотить офицера к работе. Близость к офицеру, обаяние личности начальника, возможное развитие самолюбия в подчиненных — вот те основы, на которых лежало воспитание армии.

Совершенно иными людьми были новые руководители армии, гатчинцы. Будучи «сором» армии, они не знали и не понимали высоких идеалов воина. Личные выгоды, собственное благополучие — вот что руководило их поступками. Страх наказания, опасение лишиться материальных благ были для них единственными стимулами, двигавшими их на труды и лишения. Военная служба являлась для них не высоким призванием, налагающим тяжелые обязанности, а выгодной карьерой, дающей почет и наживу.