Огарок во тьме. Моя жизнь в науке

Питер Эткинс в прекрасной книге “Еще раз о творении” (Creation Revisited)

сгустил краски и изобразил “ленивого Бога”, а затем по кирпичику разобрал все действия, которые ленивому Богу нужно было бы совершить, чтобы создать наблюдаемую Вселенную. Он пришел к выводу, что ленивому Богу нужно было бы сделать так мало, что он с тем же успехом мог бы вообще не существовать. Что касается сложных дополнительных умений Бога, которыми он якобы пользуется, – скажем, прислушивается к мыслям семи миллиардов человек одновременно (а заодно беседует и с мертвыми), отзывается на их молитвы, отпускает им грехи, раздает посмертные награды и наказания, спасает раковых больных, но не всех – это лишь усложняет проблему, и очень сильно.

Дарвиновская эволюция уникальным образом решает задачу статистической невероятности жизни – она действует накопительно и постепенно. Она предоставляет настоящий переход от первобытной простоты к итоговой сложности, и это единственная теория, дающая такую возможность. Человеческие инженеры могут проектировать сложные вещи, но самих инженеров тоже придется объяснить: эволюция путем естественного отбора объясняет и их, и всю остальную жизнь.

Конечно, в книге “Бог как иллюзия” много всего помимо главной темы статистической невероятности. Там говорится и об эволюционных истоках религии, и о корнях морали, и о литературной ценности религиозных писаний, и о религиозном насилии над детьми, и о многом другом. Хочется думать, что в этой книге много человечности и юмора – что она далека от злобы и полемического запала, который ей иногда приписывают. Иногда ее юмор приобретает форму сатиры, даже насмешки – те, на кого такой юмор направлен, действительно иногда с трудом способны отличить беззлобное высмеивание от враждебных высказываний. У Питера Медавара я в том числе научился тому, что точно нацеленная сатира и насмешка – не то же самое, что вульгарное оскорбление (см. также стр. 487–488 ниже). Тем не менее религиозно настроенные критики иногда не способны увидеть разницу. Один даже заподозрил, что у меня синдром Туретта, – хотя с трудом верится, что он прочитал книгу, скорее его пленило им же придуманное сравнение.

С учетом того, сколько яда вылилось на эту книгу, весьма удивительно, что я выступал на публике сотни раз, в том числе в так называемом Библейском поясе Соединенных Штатов, и практически никогда не был освистан в лицо – и даже практически никогда не подвергался критическим расспросам. Это меня слегка разочаровало: я находил некоторое удовольствие в редких исключениях из этого правила – особенно когда меня пригласили выступить в женском колледже Рэндольф-Мейкон в Вирджинии (теперь туда принимают и мужчин). Рэндольф-Мейкон – достойный гуманитарный колледж с высокими требованиями. Но в том же городе находится “университет” Либерти, основанный печально известным Джерри Фолуэллом; и вот изрядная компания из Либерти, выгрузившись из автобуса, заняла первый ряд в аудитории в Рэндольф-Мейконе. Они захватили всю сессию вопросов и ответов, выстроившись в очередь к микрофонам в двух проходах. Их вопросы были сформулированы подчеркнуто вежливо, но исходили из позиций фундаменталистского христианства – вероисповедания, входящего во вступительные требования этого “университета”. Конечно, мне не составило никакого труда разделаться с каждым из них, к одобрительным аплодисментам студенток Рэндольф-Мейкона. Один из вопрошающих начал с того, что в университете Либерти хранятся ископаемые остатки динозавра, на этикетке которых стоит дата 3000 лет назад. Меня просили объяснить, как им определить истинный возраст таких окаменелостей. Я объяснил, что окаменелости датируются при помощи нескольких независимых радиоактивных часов, которые идут с разной скоростью, и все сходятся в том, что динозавры не могут быть моложе 65 миллионов лет. Я добавил:

Если в музее университета Либерти действительно хранится окаменелость динозавра, маркированная датой 3000 лет назад, то это позор для образования. Это подрывает само понятие университета, и я бы настоятельно рекомендовал всем присутствующим, кто принадлежит к университету Либерти, покинуть его и пойти в настоящий университет.

Это сорвало самые бурные аплодисменты – потому что Рэндольф-Мейкон и есть настоящий университет. Еще тем вечером мне задали вопрос: “Что, если вы ошибаетесь?” (What if you re wrong?): погуглите, его запись вместе с моим ответом приобрела вирусную популярность.