Огарок во тьме. Моя жизнь в науке

Современные конференции напоминают средневековое христианское паломничество: они позволяют участникам наслаждаться всеми прелестями и особенностями путешествия, оставаясь с виду преданными суровому самосовершенствованию.

Сравнение вызывает у меня симпатию: я и сам в “Рассказе предка” приводил в пример Чосера, хоть и с другой целью. Для этой книги я выбрал из сотен конференций шесть, которые можно считать типичными образцами остановок на пути научного паломника.

Одна из запомнившихся мне конференций, где я побывал во время написания “Эгоистичного гена”, нисколько не противоречит циничному взгляду Лоджа: ее спонсировала фармацевтическая компания “Берингер”, а проходила она в невероятно пышном немецком замке. Темой был “Творческий процесс в науке и медицине”, и это была, несомненно, самая роскошная конференция из всех, что я посещал. В основной список гостей входили ученые и философы высочайшего уровня, в том числе лауреаты Нобелевской премии. Каждому из прославленных светил позволялось взять с собой пару младших коллег – так сказать, оруженосцев при рыцарях. Мой старый маэстро Нико Тинберген был в числе “рыцарей”, и оруженосцами он взял нас с Десмондом Моррисом. Другими “рыцарями” (а некоторые действительно носили рыцарские титулы) стали сэр Питер Медавар (легендарный иммунолог, писатель, человек энциклопедических знаний), его “гуру философии” сэр Карл Поппер, сэр Ханс Кребс (самый известный на свете биохимик), великий французский молекулярный биолог Жак Моно и некоторые другие всем известные научные светила, каждый со своей молодежью. Нас было всего лишь около тридцати. Я чувствовал, что попасть туда было неимоверной удачей, и не осмеливался промолвить ни слова.

Мы сидели за большим отполированным столом (кажется, не круглым – к несчастью для моей “рыцарской” фантазии), наши имена гордо красовались перед нами (кстати, почему на подобных собраниях имя так часто обращено к своему носителю, который, предположительно, знает, как его зовут, а не наружу, навстречу тем, кому оно может оказаться полезным?). По столу были разбросаны блокноты и карандаши, бутылки минеральной воды, конфеты и (фу!) изобилие сигарет. Последнее было еще хуже, чем обычно, поскольку Карл Поппер был знаменит своей нетерпимостью к сигаретному дыму. Однажды, на другой конференции, он выступил из зала с особой просьбой, чтобы никому не разрешали курить. В наши дни подобная просьба была бы излишней, это само собой разумеется. Но тогда дела обстояли иначе, и то, что председатель конференции уступил его просьбе, было знаком уважения к великому философу. Или почти уступил: он сказал буквально: “Из почтения к сэру Карлу просьба ко всем участникам, у которых возникнет желание покурить, покинуть зал и курить снаружи”. Сэр Карл поднялся вновь: “Этого нетостаточно. Когда они фозвращаются, от них расит этим сапахом!!”

Так что можете себе представить смятение, возникшее от щедрой россыпи табака на конференционном столе в нашем роскошном Schloss[25]. Каждый раз, когда рука курильщика тянулась к столу, торопливо подбегали служители, хватали за рукав и шептали: “Пожалуйста, не курите, сэр Карл этого не выносит… bitte schon”.

Но, насколько я помню, сигареты оставались на виду, посреди стола, соблазняя злосчастных жертв привычки до конца конференции.

В основу конференции легли выступления приглашенных докладчиков, за которыми следовали вопросы от слушателей и расширенная дискуссия. Знаменитая немецкая тщательность: каждое утро за завтраком мы получали толстую стопку бумаги – полную, дословную расшифровку всего, что было произнесено за предыдущий день: каждое “м-м” и “э-э-э”, каждый повтор предложения с начала. Я с жалостью представлял себе покрасневшие глаза секретарей, которые трудились всю ночь, чтобы записать этот поток разглагольствований. Но была одна сложность: как связать каждую жемчужину с ее раковиной – то есть понять, кто что говорил? Председатель каждого заседания должен был напоминать всем о необходимости представляться, прежде чем высказываться. Питер Медавар, председательствовавший на открытии конференции, также задал первый вопрос и назвал себя для записи с характерным апломбом: “Это Медавар, бессовестно пользующийся председательской привилегией”. Но большинство людей в пылу дискуссии забывали называть свои имена, так что возникла нужда в альтернативном решении. Оно оказалось еще более отвлекающим, чем сигареты. На массивный полированный стол водрузили крутящийся табурет, на котором сидела молодая женщина в короткой юбке. Каждый раз, когда кто-то из участников начинал говорить, она поворачивалась, словно орудийная башня на боевом корабле, чтобы найти его и записать в блокнот его имя и первое предложение. Затем с помощью этих заметок секретари находили соответствие для каждого кропотливо воспроизведенного абзаца.