Оглянись на пороге

Муж вел себя идеально, как в старые времена, сразу после замужества, став непривычно ласковым. Ему и без того крепко досталось. Сергей тяжко переживал смерть матери и оттого постоянно ходил за Ириной, как пес, заглядывал в глаза, не желая оставаться в комнате в одиночестве. Она и сама не хотела оставаться одна, и потом, от кого бегать? От собственного мужа? Свой случайный роман предпочитала не вспоминать. Каждый раз при мысли о Диме сердце начинало сжиматься не то от боли, не то от страха, что она все испортила своими руками, сделав неверный выбор.

«Ничего, — думала она. — Я выдержу. Это же не операция какая-то, не болезнь. Я успешная замужняя дама. У меня все хорошо. Ошибка — не то, что я выбрала Сережу, ошибкой было бы остаться с Димой и всю жизнь пустить под откос».

Накручивая себя подобным образом, Ирина думала, что станет легче.

Легче не становилось.

Город уже начали украшать новогодними елками, хотя до праздников было еще о-го-го, и, прогуливаясь по центральной улице, она натыкалась взглядом на людей, уже захваченных предновогодней суетой, с оживленными лицами, сверкающими глазами и раздражающе радостными улыбками, в то время как сама была подавлена и несчастна. После работы Ирина не пошла домой, а снова отправилась «смотреть крокодила», хотя зимой парк был пустым, заснеженным и пруд затянуло льдом. Испытанный годами метод не помог. На занятиях она была рассеянна, что заметил не только Влад, но даже ученицы.

— Что-то ты, мать, сбледнула, — хмуро сказал коллега во время традиционного чаепития. — Неужто по Димасику скучаешь?

— Отстань, — вяло сказала Ирина. — Без тебя тошно.

— Чернова, ты грубая и жестокая женщина. Тебе никогда это не говорили?

— Ты первый.

— Вот! — назидательно сказал Влад и даже палец вверх поднял, словно открыл какой-нибудь закон. — Должен быть кто-то, сообщивший тебе эту новость. И кто станет этим хорошим человеком? Добрый старый Владик. И я тебе ответственно заявляю: как баба ты фигня. А почему? Потому что в душе как фюрер. Все по линеечке. В кои-то веки в тебе человек проснулся, оттого и маешься.

— Много ты понимаешь в бабах? — усмехнулась Ирина.

— Ну, может, и немного, зато в мужиках разбираюсь лучше. Ты вон Димасика пригрела, а потом вытолкала взашей. А ради кого? Ради своего жирдяя? Неужели думаешь, что Сергуня твой раскаялся и больше не будет налево ходить? Да он просто перестанет попадаться. А что? Найдет бабу подальше и будет ездить к ней на другой конец города, и ты никогда об этом не узнаешь, потому что тебе в падлу следить и вынюхивать. Гордая ты очень, Ирина Николаевна, оттого и все беды. Очеловечить тебя надо.

— Влад, да все я понимаю, — отмахнулась она и почувствовала, как в носу предательски запекло, засвербело, а в глазах появился даже некий намек на слезы. — Но ты подумай, что за жизнь у меня будет? У меня же… ну, не знаю… Квартира, машина, статус… Работа и все такое. Я должна все бросить ради мальчишки? А Сергей мне муж, понимаешь? Муж. С которым я и в горе, и в радости… В горе даже чаще, потому что он меня вытянул наверх, когда было совсем плохо. И я ему за это благодарна.

— И что? — запальчиво возразил Влад. — Из благодарности с ним жить?

— Да! — выкрикнула Ирина. — Жить! И тапки в зубах таскать! Стирать, готовить и гладить!

— Угу. И терпеть его баб… Ирка, ты дура, ей-богу. Вот говоришь о благодарности сейчас, а не о любви. А ты никогда не думала, что за десять лет расплатилась с ним сполна и можешь позволить себе немного счастья?

— Не могу, — мрачно сказала она. — В том-то и дело. Я боюсь, понимаешь? И потом, кто его выдумал — счастье? Какое оно? В чем его суть?

— Да ни в чем, — улыбнулась Влад. — Просто жить и радоваться каждому дню. Не важно, сколько их будет. Мы с Ильей вон снова помирились, и я сейчас счастливый, хотя знаю, что это ненадолго.

— Я так не смогу.

— Не сможешь. В том-то и дело. Ты ведь даже пытаться не хочешь, госпожа Мюллер. И как собираешься с этим жить?

Ирина встала и с грохотом поставила кружку на подоконник.

— Как-нибудь, — дерзко сказала она. — Как все.

— Дура ты, прости господи, — отмахнулся Влад. — Такая же, как все.

Занятия заканчивались в шесть. Попрощавшись с девочками и слегка прибрав в зале, Ирина засобиралась домой. Оскорбленный в своих лучших чувствах Влад не стал ее дожидаться. В коридоре уже гремела ведрами уборщица, напевая под нос какую-то песенку. Ирина прислушалась и усмехнулась: та пела модную «Маму Любу», причем дальше припева дело не шло. Она терла шваброй пол и с каким-то остервенением повторяла:

— Мама Люба, давай! Мама Люба, давай!

И шваброй по полу — чирк-чирк.

Ирина спустилась по лестнице — по краешку, чтобы не топтать. В вестибюле тоже стояла елка, еще не наряженная, куцая и кособокая, зато абсолютно натуральная, и пахло от нее хорошо и вкусно, как будто праздник уже наступил. Ей и самой хотелось праздника именно сейчас, а не ждать еще почти месяц. Ирина подумала, что в этом году тоже поставит елку пораньше, хотя уже несколько лет они с мужем как-то обходились без нее.