Оглянись назад, детка!

Он устало качнул головой и посмотрел на трещины в потолке.

— Я не хочу еще раз об этом говорить.

— Мы никогда об этом не говорили!

Не глядя мне в глаза, он произнес.

— Она узнала об этом позже…

Несколько секунд я сидела, раскрыв рот от удивления. Последнее, что я увидела, когда выходила из кабинета, не в состоянии выдавить из себя ни слова, была рука отца, которая тянулась к бутылке.

— Ты не из тех, кто плачет, ведь так? — обиженно крикнула мне Ада в тот день, когда умерла наша мать.

Ада была в розовой ночной хлопчатобумажной рубашке, отороченной бархатом, с ярко-розовым бантиком на воротнике. Я только вышла из кабинета папы на первом этаже, где было полно книг о Второй мировой войне, боевых наград, а на стене — висела фотография Альчиде де Гаспери. Я растерянно смотрела на заплаканное, злое лицо сестры и чувствовала себя похожей на стеклянный шкаф, где папа держал пистолеты. Ада, свернувшись клубочком в углу постели, продолжала всхлипывать. Я знала, что рано или поздно она успокоится, как несколько лет назад во время Рождества, когда у нее разбилась кукла, которую ей только что подарили, и она завопила так сильно, что папа закрыл все окна и сказал: «Видно, ты и в самом деле ее не хотела, иначе она бы у тебя не упала».

Но теперь речь шла о маме, которая часто смеялась, устремив блуждающий и затуманенный взгляд куда-то вдаль, и мне тогда казалось, что она разговаривает с призраками. Я быстро, бессознательно или подражая, унаследовала этот взгляд.

Помню, что пока сестра плакала, я перевела взгляд на стену с маленькой масляной картиной, на которой были изображены сидящие в корзине кошки. Полшю, как Ада вытерла лицо краем кисейной занавески. Полшю, что у меня были сухие губы, а на улице лило как из ведра А я стояла в дверях, остолбенев, с идиотской улыбкой и с чувством собственной непричастности.

Сирену Батталья, невесту Альвизе Лумини, я увидела за столиком бара, где в обеденное время можно съесть первое и салаты. Она читала газету, и перед ней стоял стакан взбитого молока. У нее была худая, унылая фигура, и выглядела она старше своих двадцати девяти лет, может быть, из-за мешков под глазами или выцветших светлых волос Интересно, что связывает с ней Алвизе Лумини, этого огромного, пышущего здоровьем человека?

Сев рядом за свободный столик, я заказала капучино и уставилась на сестру, пока она не обратила на меня внимание.

— Хотите газету? — любезно поинтересовалась она.

— Да, хочу, — ответила я.

Она свернула газету и протянула ее мне со словами: «Я уже прочитала».

Ее взбитое молоко, должно быть, уже остыло.

— Счет! — крикнула она официанту, сновавшему между столиками.

Я полистала газету, пока не дошла до страницы с хроникой. Фоторепортаж о Донателле Верце явно не воздавал должное ее красоте. Я вернулась к действительности: надо было что-то придумать.

— Безумие, сначала объявили, что человек умер от инфаркта, а он потом пришел в себя.

— Именно поэтому я не позволю себя кремировать. Никогда не знаешь…

— Меня зовут Джорджиа. Джорджиа Кантини.

Она огляделась, испытывая легкую неловкость.

— Сирена.

— Имя соответствует поступкам?

Ей понравилась шутка.

— Я бы так не сказала.

— Почему? У вас такое спокойное лицо. Теперь я вижу, у вас лицо влюбленного человека.

— Действительно! — воскликнула она шутливо-подозрительным тоном .

— А что, разве вы не влюблены?

— А вы… влюблены?

— Шутите? Мне эти неприятности не нужны.

Она, улыбаясь, разглядывала меня; контурный карандаш подчеркивал призрачный блеск глаз. Я протянула ей пачку «Кэмел».

— Закурите?

Немного поколебавшись, она вытащила из пачки сигарету.

— Ладно, покурю и побегу. Ворох юбок подгонять надо…

Я дала ей прикурить.

— Можно я буду говорить «ты»?

Она недоверчиво кивнула и посмотрела на меня хмурым оценивающим взглядом Бесполезное дело, она явно не испытывала восторга от предстоящей свадьбы.

— Чем ты занимаешься в жизни? — спросила она.

— Работаю на агентство «Родственные души».

Она снова рассмеялась и скрестила руки на байковой кофточке.

— Раньше меня бы это устроило, но сейчас я собираюсь выйти замуж. Она убрала прядь волос за ухо. — На самом деле это его желание, меня устраивает сожительство. А ты замужем?

Сохраняя верность своему сценарию, у меня не было другого выбора.

— Я — беспокойный дух. Мне нравится безалаберная жизнь.

Она запрокинула голову.

— Кому ты это рассказываешь…

— Когда выходишь замуж?

— 4 марта.

— У тебя еще есть время передумать.

Она усмехнулась.

— С моим прошлым… просто чудо, что нашелся желающий жениться на мне.

Настал момент моей излюбленной фразы:

— У нас у всех есть прошлое.

Она вдруг вся напряглась, и я произнесла:

— Выпьешь аперитив, лимонад?

— Нет, спасибо, я и вправду должна идти.

У меня оставался последний шанс.

— Я где-то тебя видела…

Неожиданно Сирена Батталья смерила меня взглядом и напрямик выпалила:

— Была проституткой?

Прикрыв глаза, я с притворной неопределенностью кивнула.

— В апартаментах? — не унималась она.

— В салоне «Карменчита», эксклюзивные массажные услуги.

Она похлопала меня по руке и сказала:

— Знаешь, это я угощу тебя капучино.

Я посмотрела на нее и почувствовала себя дерьмом.