Оглянись за спину

- Эта компания представляется мне слишком несолидной, она состоит лишь из самого Уайтекера и нескольких бухгалтеров. С такими мы принципиально не связываемся. Я не хочу иметь дела с Уайтекером и его акциями. Вам ведь, прямо скажем, тоже не слишком повезло с этим хламом. Как говорила мне мисс Харкорт, вы бы с удовольствием от него избавились. Верно?

Гордон слегка покраснел.

- Эта старая дева видно слышит даже, как блохи кашляют.

- Чаще всего она бывает права, - резко заметил я. - Итак, в чем дело?

Гордон пожал плечами, неловко заерзал на стуле и вдруг наклонился вперед:

- Ну, дело вот какое: я немного задолжал и не хочу, чтобы об этом пошли разговоры. Поэтому хотел обратить несколько акций в наличные, вот и все.

- Акций я ваших не возьму, но в долг охотно дам, если это вас выручит.

- Благодарю, Джон, благодарю, - пробормотал Гордон и покачал головой. - Так скверно, как теперь, со мной ещё не было.

- Не стоит думать лишь о самом худшем. Вам нужно было просто мне сказать.

Я подцепил на вилку ещё мяса и судорожно проглотил, хотя нутро мое бунтовало против этого. Внезапно на лбу выступил холодный пот, мне стало дурно. Прижав ко рту салфетку, я вскочил и бросился из зала. Как удалось успеть добраться в туалет, не знаю.

Все тело покрывал мерзкий липкий пот, кружилась голова, во рту появился отвратительный металлический привкус. Меня рвало снова и снова, пока осталась только желчь. Ноги подламывались, я вцепился в умывальник, а Гордон, последовавший за мной, полотенцем вытирал мне лицо.

- Ах, парень, парень, быстро же ты бегаешь. Вероятно, грипп. Пошли, возьмите себя в руки. Я отвезу вас домой.

Я выпил немного холодной воды и с большим трудом удержал её в желудке. Гордон провел меня через зал, потом на улицу, где уже ожидало такси. Я опустился на заднее сиденье, борясь с повторяющимися приступами тошноты. Когда такси остановилось у нашего дома, мне стало совсем плохо, и Гордон вытащил меня на тротуар.

Мальчик-лифтер в бешеном темпе доставил нас на двенадцатый этаж. Этот стремительный подъем привел в круговое движение раскаленные свинцовые глыбы в моем желудке, так что удивительно, как у меня хватило сил извлечь из кармана брюк связку ключей и передать её Гордону.

Когда я, шатаясь, стоял в дверях, появилась Лесли, поначалу холодная и отчужденная, затем слегка встревоженная, и, наконец, испуганная. Через её плечо я увидел в гостиной стайку сверхмодно одетых женщин с безумными шляпками на тщательно уложенных прическах - опять какой-то благотворительный комитет. Лесли ужасно серьезно относилась к подобным своим затеям. Я попытался улыбнуться, но мускулы лица меня не слушались.

- Что с тобой случилось? - озабоченно спросила Лесли.

- Не знаю, - простонал я. Зачем пугать Лесли? Пожалуй, будет лучше, представить все в шутливой форме. - Должно быть, меня кто-то отравил.

2.

В постели я провел почти неделю. Об отравлении мясом, очевидно, не могло быть и речи. У меня было подозрение на ростбиф, но телефонный звонок шокированного и озабоченного управляющего его снял. Никто из остальных членов Юнион-клуба после ленча не пострадал. Врач решил, что это грипп тогда как раз начиналась волна гриппа - и мне пришлось довольствоваться этим диагнозом. Похоже, он и сам точно не знал, что со мной.

Все это время я был очень слаб, малейшее усилие вызывало у меня головокружение и утомление. Путешествие в ванную - вот максимум того, на что я был способен. Потом силы мои настолько истощались, что я складывался, как перочинный нож.

Если в комнату входила Лесли, я изображал на лице веселую улыбку, не желая её беспокоить. Она и в самом деле казалась озабоченной из-за меня. Во всяком случае, стала более приветливой и не такой холодной и отчужденной, как в дни после скандала с Сандрой Донен.

В понедельник утром я начал свою героическую попытку. Большую часть воскресенья я провел в кресле, изредка совершая короткие прогулки по спальне. Кроме того, я, как сурок, непрерывно проспал двенадцать часов. Теперь я осторожно встал, поплелся в ванную и подкрепил свои жизненные силы холодным душем. Руки во время бритья ещё немного дрожали, но, тем не менее, я не порезался. Одевался я поэтапно: после каждой надетой вещи приходилось присаживаться на край кровати. Зашнуровать ботинки и завязать галстук удалось сидя. Затем я встал, с содроганием взглянул на себя в зеркало и направился на застекленную веранду, где мы обычно завтракали.

Лесли уже сидела за кованым столом со стеклянной столешницей. Утреннее солнце освещало её темные, блестящие, ниспадающие до плеч волосы. Нежный голубовато-зеленый тон шелкового платья как нельзя лучше подходил к её глазам.

Вся эта прелестная картина имела для меня в то утро особое очарование. Я снова был здоров, а дружеское участие Лесли во время моей болезни позволяло надеяться, что наша совместная жизнь впредь будет и спокойнее, и радостней. Я прислонился к дверному косяку и наслаждался согревавшим душу зрелищем.